автор: М. М. Фрянцев.

СЫН РОССИИ: РЫЛЬСКИЙ ИКОНОПИСЕЦ М. И. САФРОНОВ

Нет истории абстрактной, история всегда конкретна. Различны лишь уровни обобщения фактов и событий: от уровня мировой истории, истории сообщества до уровня отдельной личности. Не может быть также истории без человека, как и нет человека, живущего вне исторического процесса. Ибо именно человек является главным субъектом и объектом истории, ее творцом и творением одновременно. У каждой личности своя степень включенности в исторические процессы. Человек может оказаться как на их периферии, так и в самом центре, что называется в "гуще событий".

Из нитей-жизней конкретных людей и плетется полотно истории, складываются образы той или иной эпохи. Принципиально важно подчеркнуть - для того чтобы изучать историю не обязательно исследовать жизнь только "великих людей". Зачастую в жизни тех, кого мы знаем и видим каждый день, история отражается, может быть, не так ярко, однако не менее адекватно. Более того - она может поворачиваться теми гранями, которые не видны в блеске величия и славы избранных. Человека, о котором пойдет речь в этом историческом эссе, не назовешь великим, выдающимся, но и заурядным его назвать было бы несправедливо. Его жизнь и судьба тесно связана с несколькими эпохами в жизни нашей страны. Не только потому, что он родился и жил в ней, как и большинство из нас, но и потому, что ее судьба впечатывалась в его судьбу, зачастую довольно жестко и безжалостно и потому отразилась в ней более рельефно.

Поэтому автор и счел возможным назвать своего героя сыном России. В данном случае это не совсем метафора. Для Михаила Ивановича Сафронова Россия (ее государственная структура, люди, культурные традиции) стала не только в переносном, но и в буквальном смысле матерью, которая кормила, одевала и воспитывала так, как могла. Иногда сурово, но никогда - бессердечно⁽¹⁾.

Вероятно, поэтому в личности Михаила Ивановича воплотились многие типичные черты русского человека. Его нельзя назвать идеальным. Он никогда не был пай-мальчиком, тихоней. Напротив, часто "заводился с пол-оборота" и бросался в бой. Был ли это спор о проблемах истории, искусства или защита конкретного человека. И тут уж заставить его отступить было невозможно, каким бы сильным не оказывался противник. Он мог быть упрямым, но никогда - жестоким, гордым, но не чванливым. Бывал обидчивым и в то же время доверчивым, как ребенок. Это был труженик так же, как его дед, отец, мать - простые русские крестьяне. Все, чего он достиг в жизни, он достиг своим трудом, своими руками. Все, кто знали его, отмечают его оптимизм, неуемную энергию, а самое главное - доброту.

Малая родина М. И. Сафронова расположена в центре Среднерусской возвышенности. Более тысячи лет назад на этих землях создавалось Древнерусское государство. О том времени напоминают курганы да городища славян-северян, что разбросаны по холмам и крутым берегам рек. В этих неброских, но удивительно живописных местах, недалеко от древнего Рыльска, на берегу Сейма расположилось с. Березники.

Здесь в самое Рождество, 7 января 1937 г., в крестьянской семье родился сын, назвали его Михаилом. Как потом рассказывал Михаил Иванович, своего отца он почти не помнил. "Вижу его смутно, словно в утреннем тумане в саду, на пасеке. Он был в колхозе садоводом и пасечником". Мише не исполнилось еще и трех лет, как отца призвали на военную службу и отправили на фронт: началась советско-финская война, а затем Великая Отечественная.

Мама - Софья. По словам Михаила Ивановича, невысокого роста, быстрая, лицо круглое, глаза веселые, ласковые. Голос звонкий. Бывало идут колхозники с полей или сенокоса: "Софья, запевай!" Она идет впереди всех и поет. Да как поет!!! В летних сумерках над полями, над рекой далеко-далеко слышно. Дети: старший брат Николай, Миша, младшенькая Валя - услышат и бегут встречать. От мамы и они научились петь и полюбили русскую песню. Особенно хорошо пел старший - Коля.

Детские воспоминания, хоть и отрывочные, но самые яркие. Они остаются в памяти человека на всю жизнь. Высокое, голубое небо, белый горячий песок и чистая вода Сейма. Такого чистого и белого песка, кажется, нигде больше нет. В этих местах и сейчас песок действительно почти белый. Дедушка Федор или старший брат подводили к реке, окунали, держали на руках - учили плавать. Солнце, небо, мальки в воде у самого берега тычутся носами в босые ноги, родные лица и сильные руки; таким осталось в сознании Миши недолгое счастливое детство. Было ему четыре с половиной года. Шел 1941 год.

Запечатлелась в памяти навсегда и другая картина. Вечер, дедушка с матерью только что загнали скотину в сарай. Вдруг дверь открывается, и в хату входят трое красноармейцев. Один из них - отец. Очевидно, это было примерно 5-7 октября 1941 г. Их часть могли разбить в боях под Рыльском, и они по какой то причине не успели переправиться на левый берег Сейма, а тут на пути родной дом, отец, жена, дети - как не зайти.

Мама быстро накрыла на стол. Отец и два его товарища поели и куда-то вместе со взрослыми ушли. Дедушка скоро вернулся, вел мать, сильно расстроенную, всю в слезах. Она плакала сильно, навзрыд. (С тех пор слезы часто будут присутствовать в жизни Миши. Наверное, поэтому, уже став взрослым, он не мог выносить ничьих слез. Если не мог успокоить - сразу уходил). Оказывается, солдат спрятали в "горловую" яму, где хранили зимой продукты.

А наутро, рано-рано, в село на мотоциклах нагрянули немцы. То ли кто то из своих березняковцев постарался выслужиться перед новой властью, то ли сами немцы из соседнего с. Кольтичеево наблюдали, но они сразу направились к тем домам, где прятали красноармейцев. Несколько солдат зашли и на подворье Сафроновых. Отца с товарищами нашли быстро. Двоих расстреляли сразу, а Ивана, очевидно, он был младшим командиром, вывели под конвоем, заставив поднять руки. Одна рука у него была ранена, он шел, неся одной рукой другую над головой. Таким и остался в памяти сына. Его завели во двор, стали о чем-то спрашивать, но он молчал. Затем вывели на улицу, жена не отставала ни на шаг, плакала, о чем-то просила старшего из немцев. Отца отвели в сторону. Раздались выстрелы, он упал. Мать с криком бросилась на стрелявших. Снова прогремели выстрелы - убили и ее. Все это происходило на глазах маленького Миши. Он вместе с дедом прятался в саду, а затем в доме. Появились еще солдаты. Один из них с факелом подошел к дому и поджег его.

"Дедушка и я, - вспоминал потом Михаил Иванович, - стояли в доме на коленях и молились. Помню, дедушка поднял меня и на руках понес, плача. Как сейчас, помню его слезы. У дедов слезы льются сами, и мужики их не вытирают, а как бы глотают в себя. Только он успел меня вынести, как крыша дома обрушилась. Нас с дедушкой отвели в центр деревни, к церкви. Горело много домов".

Много лет спустя односельчане рассказали, что тела расстрелянных несколько дней трогать не разрешали. Наверное, в назидание другим. Затем их все-таки похоронили всех вместе. Позже Михаил Иванович привез сюда большую глыбу гранита и установил там, где упокоились его отец и мать.

Так в одночасье четырехлетний Миша стал сиротой и лишился родного дома. Что было дальше, он запомнил плохо: их долго гнали по шляху, привели на какую-то железнодорожную станцию, погрузили в товарные вагоны и повезли. Еще осталось в памяти, как дедушка все время прятал его (а был он росточком совсем мал) за пазухой в своем стариковском тулупчике.

Дедушка Федор был, как многие деревенские мужчины, мастеровитым в разных делах, но особенно хорошо он клал печки. Наверное, это и помогло ему и на чужбине и потом, когда после освобождения в 1943 г. он вместе с внуком несколько месяцев добирался на родную рыльскую землю. Хороший печник в те времена нужен был всем.

Вскоре после возвращения дедушка умер, и шестилетний Миша вместе с пятилетней Валей (ее во время оккупации приютили родственники) оказался в Рыльском детском доме. Здание, в котором он размещался, и сейчас стоит на Советской площади Рыльска. Миша с Валей стали одними из первых его обитателей, так же как и Б. И. Ворович, впоследствии немало сделавший для развития санатория "Марьино". (Затем его забрал вернувшийся с фронта отец). А вместе с ними еще десятки ребятишек.

Сиротская доля никогда не была легкой. Для русского народа традиционно и естественно помогать тем, кто попал в беду всем миром, сообща. Однако приютить, обогреть, одеть, накормить сотни тысяч детей, практически одновременно оставшихся без родителей и крова, да еще в условиях разрушенной экономики, было трудной задачей. Заботу о них взяло на себя государство.

Бесспорно, советское государство не было идеальным. В чем-то оно было гуманным, в чем-то жестоким. Однако нельзя не замечать и не признать того, что, несмотря на все недостатки советского строя, СССР как социально-культурная система в течение длительного времени динамично развивался, а в 1940-1950-х гг. советское государство и общество не дали погибнуть миллионам мальчишек и девчонок, оставшихся сиротами после Великой Отечественной войны. Не выбросили их в основной массе на обочину жизни, в канаву, где царила преступность, алкоголизм, проституция и т. п.

Почему это удалось сделать даже в неимоверно тяжелых социально-экономических условиях послевоенных десятилетий? По мнению автора, это стало возможным благодаря тому, что, во-первых, в основе образа жизни в СССР лежала матрица, выкристаллизованная столетиями предшествующей истории. Отношения, формировавшиеся в советском обществе на базе этой матрицы, можно обозначить как отношения "большой семьи". Там, где у государства не хватало человечности, на помощь друг другу приходили люди.

Во-вторых, как это ни парадоксально, но идеология, официально провозглашаемая и культивируемая в СССР, по своей сути была очень близка ряду основных заповедей православия. То есть в ее основе под наносными политическими и идеологическими терминами лежали гуманистические ценности, опять-таки исторически сформированные, а зачастую и выстраданные нашим народом.

Жили в детдоме не сытно, но дружно, а самое главное - по законам справедливости. С тех пор, наверное, у Михаила Ивановича осталось обостренное чувство справедливости.

В зависимости от возраста и сил детдомовцы работали по хозяйству. Заготавливали веники, выращивали на огороде овощи. Мише досталось пасти быка и возить на водовозке воду. Учиться ходили в школу № 7. В это время у Миши проявилась способность к рисованию. Это заметил и стал ее развивать его первый учитель рисования С. С. Малышев - офицер-фронтовик, стройный, подтянутый, с легкими и быстрыми движениями. Очевидно, и рука у него оказалась "легкая", раз помогла выбрать маленькому деревенскому мальчишке его жизненный путь. Михаил Иванович не забывал своего первого учителя. До последних дней навещал его, а 9 мая обязательно.

День Победы - особенный праздник для нашего народа. У каждого нового поколения свое восприятие и отношение к этому дню. С каждым годом становится все меньше людей, для которых это была завоеванная ими Победа. Уходят и те, кто видел этот день своими глазами и помнит его. Михаил Иванович - один из них.

"Было раннее утро, - вспоминал он. Везде цвела сирень. В маленьком дворике детского дома ее запах был особенно силен. И щебетанье птиц, многократно отраженное и усиленное кирпичными стенами, окружавшими двор со всех сторон, казалось особенно громким. Мы, детдомовцы, как обычно по утрам, сидели кто на крыше, кто на дровах, грелись на солнце и ожидали завтрака. Вдруг во двор вбегает девочка с ведром воды и кричит: "Победа! Победа!" и крутится, крутится, обливая всех водой из ведра. Мы не поверили сначала, а она сказала, что об это говорили женщины у колодца и потом обнимались, целовались и плакали. Какой тут поднялся шум и гам. Все орали: "Ура! Победа!" Каждому, кто появлялся, по нескольку раз сообщали об этом, крича и перебивая друг друга".

После завтрака всем выдали новые белые рубашки, мальчишкам черные брюки, а девочкам юбки и всем пионерские галстуки. Звеньевые, председатели советов пионерских отрядов и председатель совета пионерской дружины спешно пришивали на рукава знаки различия.

А потом с развернутым Красным знаменем, с горном и барабаном через город весь детский дом отправился на Красную площадь (тогда она находилась перед городским парком). Именно им, самым обездоленным войной, предстояло первыми пройти на импровизированном параде Победы в маленьком районном Рыльске. А затем прошли солдаты из воинской части, расквартированной в городе. Музыка, цветы, слезы, теплое солнце, птицы - все смешалось в одну разноцветную, радостную картину. В городском саду весь день играл военный оркестр, и люди пели песни, смеялись, обнимали и целовали друг друга и плакали.

Вечером был праздничный салют, стреляли из всего, что могло стрелять. Грохот и треск выстрелов слились с музыкой и криками "Ура!". Потом детдомовцев повели в воинскую часть, она размещалась в зданиях, где сейчас размещается РАТКГА. Это было единственное место в городе, где показывали кино. Какой фильм демонстрировали, Миша не запомнил потому, что важнее было то, что их всех посадили к себе на колени солдаты. Как будто на один вечер в жизнь каждого детдомовца вернулись отцы и взяли их на руки.

На другое утро снова были солнце, музыка. И у ребятишек-детдомовцев в душе уже играла своя музыка - надежда… Вскоре эти надежды и мечты начали сбываться: у кого-то радостные крики - их забирали домой, а у кого-то и горькие слезы. Такой вот праздник "со слезами на глазах".

В 1951 г. из Облоно пришло распоряжение: из числа воспитанников отобрать способных к творчеству ребят для направления в Ленинград в специализированную музыкально-художественную школу-интернат.

Сегодня, когда и действующие-то школы в селах закрывают для экономии бюджетных средств, кажется удивительным, что 60 лет назад в стране, только начавшей понемногу оправляться после страшной войны и разрушений, по провинциальным российским городам собирали способных детей для обучения в одной из столиц и тратили на это государственные средства.

Ленинград оглушил и ошеломил деревенского мальчишку, который в то время и разговаривал-то так, как было принято говорить в курской глубинке и только-только начал познавать азы рисования. Его знаний и навыков для обучения в школе искусств оказалось недостаточно. Миша вместе с другими в сентябре 1952 г. был определен в ремесленное училище № 10 Ленинграда на полное государственное обеспечение, где через два год и получил специальность столяра 5-го разряда. Здесь он встретился с А. В. Коваленко, ставшим его другом и сыгравшим большую роль в его судьбе.

После окончания училища в 1954 г. их вместе отправили в г. Силламяэ (Эстонская ССР) в столярный цех завода по переработке сланцевых руд с целью получения урана. Страна боролась за достижение паритета в ядерном вооружении. Так ребята попали на закрытый объект Нарва-10. Работали здесь в основном заключенные. Виктор и Михаил вскоре стали свидетелями их выступления. От пуль пришлось прятаться под верстаками. Казалось, жизнь снова обернулась к Мише своей жестокой стороной.

Ребята решили во что бы то ни стало вырваться оттуда. Отпросившись на выходные в Ленинград, они явились там в военкомат и попросили, чтобы их отправили на военную службу во флот. Военком удивился и обрадовался такому желанию. Однако когда взглянул на их паспорта, отказал наотрез: "У меня приказ - из Силламяэ никого не призывать. Отправляйтесь, ребята, назад". Потом все же пожалел друзей и на свой страх и риск дал разрешение на призыв и тем спас: сохранил здоровье, а возможно и жизнь.

Друзья стали моряками. Виктор - на Северном флоте, а Михаил - на Балтийском. Его служба началась в 1956 г. в Кронштадте в учебном подразделении. Здесь он получил военную специальность комендора. Однако оказался не возле артиллерийского орудия, а снова у верстака. Как профессионального столяра, да еще умеющего рисовать, его отправили в модельный цех, где он занялся изготовлением точных копий различных кораблей. Эти модели в качестве подарков попадали затем к большому начальству. Так бы и прослужил он в этом "теплом" месте до конца службы, если бы не случай, а вернее его непреклонный характер.

Был у Михаила небольшой перочинный ножичек с красивой рукояткой. Видно, приглянулся он старшине, и он решил отобрать его у молодого матроса. Не понимал старшина, что для детдомовца с пятилетнего возраста, не имевшего ничего своего, а все лишь казенное, этот ножичек был не только памятью о товарищах, но и единственной личной вещью. Михаил не подчинился старослужащему, ведь по его представлениям это было несправедливо. Конфликт кончился дракой. Ножичек остался у хозяина, однако за драку со старшим по званию, да еще своим командиром, ему грозил трибунал. К счастью, за Михаила вступились товарищи - матросы, которые знали его добрый и отзывчивый характер. Командир подразделения отправил упрямого матроса не под суд, а на корабль, уходивший в морской поход. Так Сафронов оказался на морском охотнике. Это был гвардейский корабль, и служба на нем была нелегкой. Особенно во время заграничных походов. Зато побывал сухопутный паренек из Березников в Атлантике, в Британии и в самой "горячей точке" того времени - на Кубе. И всякую свободную минуту рисовал. Рисовал на том, что было под рукой, и то, что видел вокруг - в основном своих товарищей в их реальной, обыденной жизни, без прикрас.

Когда корабль возвращался на базу, старший матрос Сафронов занимался в изостудии Таллинского матросского клуба, где отметили его самобытные способности. А его первая картина "Партизаны" демонстрировалась на выставке художников-любителей, посвященной 42-й годовщине Советской Армии и Военно-морского флота⁽²⁾.

Еще с того времени, как он учился в Ленинградской художественной школе, его не оставляло желание учиться по-настоящему "на художника". Откуда у него такая мечта? Наверное, сказалась сама природа родных мест. Тихие заводи Сейма. Широкие панорамы, открывающиеся с горы Ивана Рыльского. Желтые поля, перемежающиеся островками леса. Заливные луга, где трава по пояс вперемешку с дикими луговыми ирисами, гладиолусами, кашкой, медуницей, красноголовым татарником-чертополохом. Все это с детства окружало деревенского мальчишку, отражалось в его душе и словно само просилось на холст.

"Учится, учиться", - эта мысль не давала покоя. Случайно, а может и нет, в руки попался справочник для поступающих в ССУЗы c адресом Палехского художественного училища им. А. М. Горького. Он отправляет туда свои рисунки. Видно, удивили приемную комиссию необычные зарисовки "соленой" морской жизни. Из училища пришел вызов. Но как назло, приказа об увольнении нет, а корабль готовится в большой поход на полгода. Значит, конец мечтам? Командир корабля на свой страх и риск увольняет старшего матроса Сафронова и вручает ему корабельный гюйс - на память и на удачу. Этот гюйс Михаил Иванович хранил всю жизнь. С ним в матросской форме он и приехал в Палех. Экзамены уже начались, но ему в порядке исключения дали разрешение в них участвовать. "Прямо с корабля" он попал в класс рисунка.

Так Сафронов становится учащимся одного из старейших и прославленных художественных учебных заведений России. Он был самым "старым" студентом в училище. Вначале над ним потихоньку посмеивались. Он удивлял и морской формой, и привычкой купаться в ледяной воде, и густой смоляной бородой. На танцплощадке местные парни попробовали проверить характер. У Михаила - перворазрядника по боксу он оказался крепким, как впрочем, и кулаки. Вскоре его зауважали, но не только за характер, но и за успехи в будущем ремесле⁽³⁾.

У Сафронова был "крепкий рисунок", как говорят профессионалы. Это заметил один из выдающихся современных художников Павел Корин и сказал: "Тебе надо учиться дальше". Сразу после окончания училища в 1965 г. Сафронов поступает в Московское высшее художественно-техническое училище - знаменитую "Строгановку". После окончания МВХТУ в 1971 г. его оставляют работать на кафедре монументально-декоративной живописи. Он успешно экспериментирует с новыми материалов, получает два авторских свидетельства на применения полимерных смол в декоративной живописи, в том числе на "технику жесткого ковра".

С 1974 г. он работает в проектном институте Союзспортпроект в должности архитектора по интерьеру. В числе созданных им работ с применением авторской технологии - приемная и зал коллегии Комитета по физкультуре и спорту СССР, зал Ученого совета ЦГОЛИФК, интерьеры олимпийских гостиниц и олимпийских баз сборной страны в Новогорске и "Озере Круглом", художественное оформление спорткомплексов в Москве и других городах. Кроме того, были творческие поездки в Германию, Италию, Израиль.

Однако несмотря на успехи в монументально-декоративной живописи душой Михаил Иванович тянется к другому искусству. Еще обучаясь в Палехе, он заинтересовался древнерусской иконописью. Изучал творчество старых палехских мастеров. Начал познавать тонкости работы с темперой. Сохранилась старая доска, на одной стороне когда-то был написан подокладный образ Спасителя, а на другой стороне карандашный рисунок "Троицы"; возможно, это первая попытка иконописи, предпринятая Сафроновым.

Создание икон в то время было под негласным запретом. Тем не менее несколько художников-палешан занимались "реставрацией" икон, был среди них и Сафронов. Первой по настоящему большой иконописной работой для него стало восстановление иконостаса церкви апостола Филиппа в Новгороде, затем в церкви Петра и Павла в Казани, над которыми Михаил Иванович работал вместе с другими художниками-палешанами.

Затем были другие храмы в Москве, Орле, Туле. Множество отреставрированных, а иногда и практически заново написанных икон. Большое мозаичное панно для храма в Мончегорске, построенного на деньги местных жителей. Творчеством Сафронова заинтересовались за границей, несколько икон "уехали" в Швецию. Людей привлекало то, что он старался писать в соответствии с традициями древнерусских мастеров, максимально сохраняя технику их письма. Не случайно одной из первых его работ стал список с "Троицы" Андрея Рублева. Художник, получив разрешение на копирование иконы, по многу часов проводил в Третьяковке, стараясь уловить цветовую гамму знаменитого шедевра. Результатом стала большая икона, повторяющая творение Рублева. Сегодня она находится в возрождающемся Успенском храме Рыльска. Когда сквозь открытые двери храма видишь эту икону, кажется, что свет ее заливает не только внутреннее помещение, но, как солнце, выплескивается наружу, освещая и улицу, и тех, кто идет мимо.

Образы рублевской "Троицы" и "Владимирской Богоматери" стали любимыми для Михаила Ивановича. Он писал их часто и с особым, светлым настроением. "Икона - встреча с Богом, а это великая радость. Значит, и икона должна быть радостной", - сказал как-то Михаил Иванович. Вероятно, этим он выразил свое творческое кредо.

Он всегда оставался художником, то есть творцом. Многие иконы, написаны им на канонические сюжеты, но как-то по-особому, так, как он их видел. Правильно это или нет, пусть решают специалисты, однако отличительной чертой работ Сафронова было следование творческим традициям древнерусской иконописи в сочетании с творческим подходом. Вероятно, поэтому и иконы в своем большинстве у него получались радостные, светозарные.

Он писал не только традиционные образы, но и создавал совершенно новые иконы. Показательны в этом плане работы, выполненные им для Донского монастыря в период 2003-2005 гг. К тому времени здесь уже было несколько икон, выполненных им. Если войти в монастырский храм через западную дверь, сразу с правой стороны, словно голубым заревом полыхнет вам в глаза "Спорительница хлебов", здесь же находится "Прибавление ума". Кроме них, Сафронову были заказаны и новые образы: патриарха Тихона и Дмитрия Донского.

Михаил Иванович решил создать совершенно новую икону "Дмитрия Донского с житием". Для этого вместе со своей второй женой, Лидией Михайловной Сафроновой, он изучал литературу о жизни и деятельности святого благоверного князя, вместе искали сюжеты для клейм. В результате икона была создана и заняла свое место среди других образов, хранящихся в монастыре.

Михаил Иванович никогда не забывал о своей малой родине. Когда выдавалось свободное время, приезжал в Рыльск и родные Березники.

В 1990-х гг. начинается восстановление рыльских храмов. Художник посчитал своим долгом принять в этом посильное участие. Он начинает писать иконы для рыльских церквей. Первыми в начале 1990-х гг. были "Троица", "Благовещение", "Успение Пресвятой Богородицы" для Покровского храма. В течение нескольких лет художник вместе с сыном Егором расписывает один из красивейших храмов Рыльска - Вознесенский. Ими выполнены росписи купола, стен, часть орнамента, а также написаны 72 иконы иконостаса, в том числе образ "Иоанна Рыльского Чудотворца"⁽⁴⁾.

Будучи уже состоявшимся художником, он решает оставить квартиру в Москве и переселиться на свою родину. В 1996 г. он начинает строить свой дом в Рыльске. Для него это было больше, чем просто строительство жилья. Это было возвращение к своим корням, истокам. "Я долго чувствовал себя человеком, у которого нет своего дома. И я очень хорошо знаю, как важно, чтобы у человека был свой дом"⁽⁵⁾. Этот дом становится его мастерской, в которой он пишет иконы для восстанавливающихся рыльских храмов. Продолжает работать. Реставрирует иконы, пишет новые для храмов Москвы, Донского монастыря и небольших сельских церквей. Не забывает он и родные Березники. Для восстановленного сельского храма пишет икону "Бориса и Глеба". Теперь каждый год, 6 августа, с ней в селе совершается крестный ход. В течение многих лет Сафронову не давала покоя мысль о том, что нет у Рыльска "своей рыльской" иконы. Он вынашивал ее образ, как мать вынашивает в своем чреве ребенка. В результате родилась новая икона: на фоне Свято-Никольского монастыря иконописец поместил образы Святого Николая и Иоанна Рыльского. Он успел написать четыре или пять таких икон. Они понравились и быстро разошлись "по людям". К сожалению, ни одна из них в храмы города не попала.

Он все время в работе. Создание иконы - длительный и трудоемкий не только творческий, но и технологический процесс, особенно, если она создается по традиционной технологии и пишется яичной темперой. Именно так работал Сафронов.

При первой встрече я обратил внимание на его руки, это были руки рабочего человека: жилистые, темные от постоянной работы с деревом, всевозможными растворами и пигментами. Такие же руки и на фотографиях у его отца - простого русского крестьянина.

Михаил Иванович был настоящим генератором новых идей. Они переполняли его. Он постоянно экспериментировал с новыми материалами. Вынашивал идеи создания в Рыльске туристического центра и музея дипломных работ в Палехе. Создает эскизы росписей и картоны для нескольких московских храмов. Пишет свои совершенно новые иконы, откликаясь на события новейшей истории России. Большой радостью для художника стало открытие выставки его работ в Рыльском краеведческом музее в 2001 г.⁽⁶⁾ Часть из них и сегодня хранится в нем.

Однако болезни внесли свои коррективы в творческие планы художника. Последние годы своей жизни Михаил Иванович тяжело болел. Физические страдания он переносил стойко, как и подобает русскому мужику. Все эти годы рядом с ним находилась его жена Лидия Михайловна. Она становится и медсестрой, и сиделкой, и соавтором творческих идей. Вдобавок после одной из операций у художника начинает падать зрение. Временами он с трудом различает лишь очертания предметов, но и здесь не отступает и не сдается, продолжает работать. Он пишет "Оптинских старцев" и "Ангела Хранителя" для Успенского храма Рыльска, а также икону "Живоносный источник". Эту, последнюю из написанных им икон, он дарит Покровскому храму. При внимательном рассмотрении можно заметить некоторые погрешности в живописи: нечеткие и нетвердые линии, нарушение пропорций и пр. Однако не нам дано оценивать эти работы. Иконописец писал их уже полуослепшим, руководствуясь в большей степени не тем, что видели глаза, а своим внутренним сердечным взором. Наверное, поэтому "Живоносный источник" так полюбили прихожане, На собранные ими средства был сделан киот для этой иконы. С ранней весны до поздней осени, пока есть живые цветы, они всегда стоят у этого образа. Особенно эту икону любят дети, наверное, им дано видеть то, чего взрослые уже не видят.

Последней иконой, над которой начал работать Сафронов, стал образ "Богородицы Всецарицы". Он писал его с радостью. Казалось, даже болезнь на какое-то время отступила перед его упорством. В таком настроении он уехал на плановое обследование в Москву, оставив недописанный образ, как ему казалось, на несколько дней. Однако завершить работу он не успел. После неожиданной операции в Москве 19 ноября 2007 г. Михаил Иванович скончался. Там же в Москве он и похоронен.

Жизнь М. И. Сафронова не была легкой, как никогда не была легкой судьба его Отечества. Вместе с ним он переживал невзгоды и беды, с ним и его народом радовался победам. Как сын любил его и как мог отдавал свой сыновний долг. Верил в то, что Россия выстоит во всех испытаниях, которые выпадают на ее долю. Памятником этой веры и его жизни стали иконы в разных концах России - от Мончегорска до Рыльска, от столичных храмов до деревенских церквей.

Иконописцем стал и его сын Егор, который работает сейчас в знаменитом на весь мир Софрино. А еще подрастают пять внуков, значит, продолжаться роду Сафроновых и жить ему дальше вместе с Россией.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Основой для написания работы стали документы из личного архива М. И. Сафронова, интервью Л. М. Сафроновой, Е. М. Сафронова, личные наблюдения автора.

2. На вахте: Орган политуправления Прибалт. ВО. 1960. 17 февр.

3. Ленинец: Орган Иванов. обкома ВЛКСМ. 1961. 4 апр.

4. См.: Районные будни: Обществ. газ. Рыльск. р-на Кур. обл. 1996. 12 нояб.; Рыльск: Газ. Рыльск. гор. думы и администрации города. 2007. 7 дек.

5. Белунова А. Ф. Иконописец // Русский дом. 2006. № 6. С. 30.

6. См. Районные будни. 2001. 18 мая.

Статья в Сборнике материалов межрегиональной научной конференции "РЫЛЬСК И РЫЛЯНЕ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ". (г. Рыльск, 3 июня 2011 г.). Ред.-сост. А. И. Раздорский. Рыльск, 2012.