автор: Л. М. Рянский.

ПОЛОЖЕНИЕ КРЕПОСТНЫХ КРЕСТЬЯН РЫЛЬСКОГО УЕЗДА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.

В последнее время в отечественной историографии возродился интерес к вопросу о положении частновладельческого крестьянства перед отменой крепостного права в России. Лучшим тому свидетельством служит появление новейших исследований Б. Н. Миронова, С. А. Нефедова, А. В. Островского⁽¹⁾. При этом историки оценивают положение частновладельческого крестьянства по-разному. Если Б. Н. Миронов, основываясь на полученных им данных о биологическом статусе (среднем росте) рекрутов, считает, что в первой половине XIX в. благосостояние населения, в том числе крепостного, улучшилось, то С. А. Нефедов, следуя концепции демографически-структурного анализа, утверждает обратное. По его мнению, после войн с Наполеоном в России происходило "перераспределение ресурсов в пользу элиты", вследствие чего наступила "демографическая стагнация". А. В. Островский признал данные Б. Н. Миронова о биостатусе, уровне потребления населения и крестьянских бюджетах недостоверными, но допущенные им собственные ошибки в значительной мере обесценивают высказанные критические замечания.

Указанные разногласия между историками лишний раз подчеркивают необходимость проведения новых исследований по данному вопросу на макро- и микроуровне. В настоящей статье анализируется положение крепостного населения Рыльского уезда в предреформенный период на базе информации, содержащейся в первичной массовой документации - главным образом в подворных описях, годовых отчетах опекунов помещичьих имений и ревизских сказках, хранящихся в ГАКО.

Рассмотрим, прежде всего, состояние хозяйства и степень эксплуатации частновладельческих крестьян в ряде типичных поместий. Результаты обработки источников приведены в следующей таблице⁽²⁾.

Как известно, экономическое положение крестьян во многом, а при определенных условиях и в решающей мере, зависело от интенсивности их эксплуатации (размеров повинностей). Показателем интенсивности барщины, по мнению специалистов, является размер барской запашки, приходящейся на душу мужского пола. В большинстве представленных в таблице поместий, по которым имеются соответствующие данные, этот показатель был весьма высоким - от двух до трех десятин. По некоторым имениям он, вероятнее всего, является завышенным. Так, в Петропавловском Логофета на мужскую душу приходилось в среднем 3,1 дес. помещичьей запашки, однако не вся она обрабатывалась крестьянами. По свидетельству опекуна, в 1848 г. было отдано в аренду 58 дес. под озимый и яровой посев⁽³⁾. Вообще при установлении размеров барской запашки необходимо проявлять повышенную осторожность, о чем свидетельствует следующий пример. В Серовском поместье Головиных общая площадь помещичьей пашни составляла 121 дес. или в среднем по 4,8 дес. на крестьянина мужского пола. Однако 55 дес. отдавалось в наем, и, следовательно, крестьяне реально обрабатывали только по 2,7 дес. на душу. Кроме того, в обработке барской запашки могли участвовать и дворовые люди.

Судя по состоянию крестьянского хозяйства, барщина была для крестьян в общем-то посильной. Об этом свидетельствует обеспеченность их рабочей силой и тягловым скотом. Принято считать, что барщинные крестьяне работали на барщине более половины рабочего времени. Однако при этом учитывались только работники, состоящие в тягле. Между тем в крестьянских семьях были еще и затягловые, и ограниченно трудоспособные работники. К примеру, в Петропавловском имении на одно тягло приходилось 1,9 работника мужского пола; в Костровском М. С. Кусакова - 1,4; в Бяховском Сафоновых - 2,0; в Каменском Звягиных - 1,6. Следовательно, если учитывать все трудовые ресурсы, то надо признать, что более половины совокупного рабочего времени семьи использовалось не на барщине, а в крестьянском хозяйстве.

В подавляющем большинстве изучаемых имений крестьяне имели в целом достаточное поголовье рабочих лошадей: в среднем по 3 и более голов на двор и свыше одной лошади на работника-мужчину. Помещики черноземных губерний полагали оптимальным наличие двух лошадей на каждое тягло. Рассматриваемые поместья в целом соответствовали этому эталону. Так, в Петропавловском Логофета на тягло приходилось в среднем по 2,3 рабочей лошади, в Костровском М. С. Кусакова - по 1,9; в Каменском Звягиных - по 2,5; в Бяховском Сафоновых - по 3,1; в Серовском Головиных - по 2,7; в Ивановском Авчинниковых - по 3,0 в 1837 г. и по 4,7 в 1845 г. Эти данные показывают, что даже в те дни, когда тягловые работники трудились на барщине, в крестьянских хозяйствах оставались как работники, так и тягловый скот.

Как свидетельствуют приведенные в таблице данные, обеспеченность крестьянских хозяйств продуктивным скотом была хуже, чем обеспеченность лошадьми. На это указывает то, что в показателе "скота в переводе на крупный" доля рабочих лошадей, как правило, превышала 50 %⁽⁴⁾.

Посмотрим теперь, как изменялась обеспеченность крестьян скотом. В Ломакинском поместье с 1819 по 1855 г. количество лошадей на двор сократилось с 3,3 до 2,7 голов или на 18 %, на работника - с 1,6 до 1,2 (на 25 %). За тот же период общее количество скота в переводе на крупный сократилось на 33 % в расчете на двор и на 40 % - на работника. Указанная тенденция в отечественной историографии традиционно объяснялась усилением крепостнической эксплуатации крестьянства, но в данном случае наблюдался противоположный процесс: размер барской запашки сократился с 2,5 дес. на мужскую душу в 1819 г. до 2,0 дес. в 1855 г., и, стало быть, приведенное выше объяснение не имеет веских оснований. Более значимым фактором было сокращение земельного фонда в имении. Если в 1819 г. крестьяне обрабатывали по 5,9 дес. надельной пашни и барской запашки (на мужскую душу), то в 1855 г. - только по 4,0 дес. Кроме того, в 1826 г. имение разделилось между наследниками. Часть его, доставшаяся сестрам Бураго, оказалась фактически бесхозной. Оставшись без должного надзора, крестьяне "с умысла скудоумного" распродали лошадей. Повальный характер приобрели побеги и самовольный уход на заработки. Позже это разоренное имение соединилось с Ломакинским, понизив в нем хозяйственные показатели.

В Миленинском имении Воропановых экономическое состояние крестьянских дворов ухудшилось, и это не было связано с ростом повинностей. С 1819 по 1843 г. размер барской запашки сократился в среднем с 2,7 до 2,3 дес. на душу, а величина надела возросла с 2,4 до 2,9 дес. С 1843 по 1851 г. в связи с ростом численности населения сократились средние размеры как барской запашки, так и надельной пашни: в общей сложности крестьяне обрабатывали по 4,3 дес. на душу (на 0,9 дес. меньше, чем прежде). В оброчном Тураевском поместье М. М. Кусакова наблюдалось существенное повышение уровня хозяйства и благосостояния крестьян. С 1829 по 1841 г. численность населения здесь возросла на 27 %, рабочих лошадей в расчете на двор - на 42 % и на работника - на 6 %, а всего скота - на 31 и 10 % соответственно.

В Сухиновском имении Юстовых причиной обнищания крестьян было стихийное бедствие: сгорело 11 усадеб из 14.

Наконец, проанализируем данные, касающиеся обеспеченности крестьян землей. По мнению авторитетных историков И. Д. Ковальченко и Б. Г. Литвака, двухдесятинный надел пашни (в расчете на мужскую душу) был достаточным для простого воспроизводства крестьянского хозяйства⁽⁵⁾. Таблица показывает, что в большинстве поместий крестьяне имели большее или намного большее количество пашни. Помимо этого, в их распоряжении были "ценные конопляники", подчас весьма обширные. Например, в Алешнинском имении М. А. Кусакова приходилось в среднем на двор по 2,6 дес. конопляников (скорее всего, вместе с усадебной и огородной землей). В Каменском Звягиных аналогичный показатель составлял 1,2 дес. Коноплеводство было высокодоходной отраслью хозяйства. Так, в соседнем Льговском уезде одна десятина конопли приносила 53 руб. 10 коп. серебром валового, или 35 руб. 91 коп. чистого дохода⁽⁶⁾.

Конечно, результаты, полученные на основе сведений, касающихся пусть и типичных, но все-таки отдельных поместий, имеют ограниченное значение, тем более что в данной работе не представлены крупнейшие вотчины, принадлежавшие представителям сановной знати. Поэтому стоит попытаться выяснить, в какой мере их можно распространить на все помещичьи имения Рыльского уезда. Для этого, по нашему мнению, можно использовать такой интегральный показатель положения крепостного населения, как его естественный прирост.

Наиболее точные массовые данные об уровне воспроизводства населения содержатся в первичных материалах учета населения - ревизских сказках, в которых зафиксированы сведения о наличном населении и его рождаемости и смертности в межревизские периоды. Для настоящего исследования были привлечены ревизские сказки 9-й ревизии (1850 г.), хранящиеся в ГАКО⁽⁷⁾. Ввиду чрезвычайной трудоемкости разработки этих источников, представляется целесообразным их выборочное изучение. Из всей совокупности ревизских сказок Рыльского уезда отбирался каждый двадцатый двор, в результате чего была сформирована 5-процентная выборка данных о численности мужского населения по 8-й ревизии (1833 г.) и о количестве родившихся и умерших в период между 8-й и 9-й ревизиями. Для обработки выборочных данных применялся метод отношения средних величин двух переменных: 1) численности населения по 8-й ревизии (xi) и 2) разности между числом родившихся и умерших (yi)⁽⁸⁾. Численность выборки составила 542 единицы (двора) из 10 840 дворов.

Подсчеты производились с использованием следующих формул:

1. Ŷ_R = ȳ / ẋ * Х ,

где Ŷ_R - оценка суммарного значения численности мужского крепостного населения в 1850 г.; Х - количество крепостных по окладной книге 1836 г. (где зафиксированы итоги 8-й ревизии); ȳ - количество крепостных в 1850 г. по выборке; ẋ - количество крепостных в 1833 г. по выборке.

2. Ʋ (Ŷ_R ) = N(N-n)/n(n-1) (∑²_yi + Ȓ² ∑_²xi - 2Ȓ∑_yixi ),

где n - число дворов, вошедших в выборочную совокупность; N= n x 20 ; Ȓ = ȳ / ẋ.

Производим подсчет:

Ŷ_R = 1923/1685 x 36625 = 41798 (мужских душ), т. е. увеличение составило 14,1 %.

Далее устанавливается степень возможной погрешности полученной оценки (41 798), т. е. ее доверительные интервалы. Для этого необходимо исчислить приближенную дисперсию ( ƲŶ_R) и стандартную ошибку, представляющую собой корень квадратный из значения дисперсии. Дисперсия равна 573281,077, а стандартная ошибка - 757,157 (мужских душ). При заданной вероятности 0,9545 (≈ 95%) предельная ошибка оценки равна удвоенной стандартной ошибке (757,157 x 2 = 1514,314). Исчисляем доверительные интервалы: 1) 41798 - 1514 = 40284; 2) 41798 + 1514 = 43312. Следовательно, в генеральной совокупности (10 840 дворов) с 1833 по 1850 г. численность мужского крепостного населения уезда должна была увеличиться за счет естественного прироста минимум на 3659 душ (на 10 %) и максимум - на 6687 душ (на 18 %). Даже если ориентироваться на маловероятную нижнюю интервальную оценку (10 %), необходимо признать, что никакой демографической стагнации в крепостной деревне Рыльского уезда в изучаемый период не было, наоборот, естественный прирост населения не прекращался. Наиболее вероятной является средняя оценка (14 %), так как в репрезентативной выборке выборочная средняя стремиться к генеральной средней.

В действительности же, как показывает сопоставление сведений окладных книг, численность крепостных в Рыльском уезде возросла в период между 8-й и 9-й ревизиями всего на 5,8 %. Это объясняется тем, что вследствие механической убыли по различным причинам (рекрутчина, межсословные переходы, разного рода миграции) рыльская помещичья деревня потеряла в среднем 8 % населения (минимум 4 и максимум 12 %).

Поскольку естественный прирост населения является достаточно надежным индикатором положения крепостных, мы вправе констатировать, что выведенные на базе достоверных сведений ревизских сказок демографические показатели, по меньшей мере, не противоречат выводам, полученным на основе анализа хозяйственной документации.

Таким образом, положение частновладельческого крестьянства Рыльского уезда в первой половине XIX в., конечно, было нелегким, и оно отнюдь не "благоденствовало", но все же не было столь беспросветным, как это зачастую изображается в литературе. Во всяком случае, вплоть до отмены крепостного права крестьянское хозяйство в целом обеспечивало население средствами к существованию и оставалось способным к выполнению владельческих и других повинностей.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Миронов Б. Н. 1) Модернизация имперской России и благосостояние населения // РИ. 2009. № 2. С. 137-155; 2) Благосостояние населения и революции в имперской России: XVIII - начало XX века. М., 2010; Нефедов С. А. 1) Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Екатеринбург, 2005; 2) О причинах демографической стагнации в России накануне отмены крепостного права // ВИ. 2010. № 8. С. 78-81; Островский А. В. О модернизации России в книге Б. Н. Миронова // ВИ. 2010. № 10. С. 119-140.

2. ГАКО. Ф. 294. Оп. 1. Д. 212, 213, 299, 406, 479, 493, 499, 554, 555, 639, 641, 646, 707, 730, 783.

3. Там же. Д. 555. Л. 194.

4. При переводе скота на крупный две головы молодняка приравнивались к одной голове взрослого, а десять голов мелкого скота - к одной голове крупного.

5. Литвак Б. Г. Русская деревня в реформе 1861 года: Черноземный центр 1861-1895. М., 1972. С. 74.

6. Исследования о состоянии пеньковой промышленности в России. СПб., 1852. С. 303.

7. ГАКО. Ф. 184 (ревизские сказки).

8. Этот метод подробно описан американским ученым У. Кокреном (см.: Кокрен У. Методы выборочного исследования / Пер. с англ. М., 1976).

Статья в Сборнике материалов межрегиональной научной конференции "РЫЛЬСК И РЫЛЯНЕ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ". (г. Рыльск, 3 июня 2011 г.). Ред.-сост. А. И. Раздорский. Рыльск, 2012.