Установление долговременного фронта.
Рыльск на огненной Курской дуге
Утром 10 марта 1943 года наши войска перешли в наступление на Рыльск. Заняв сёла Боровское, Малогнеушево, сходу взять Рыльск не удалось. Перед войсками предстала водная преграда со взорванными мостами и льдом, а также высокая гористая местность с мощной оборонительной системой. На лугу были устроены минные поля и проволочные заграждения. С этого дня, вплоть до 30 августа 1943 года, то есть 172 суток (около 6 месяцев), Рыльск стал прифронтовым городом и находился в центре выступа знаменитой Курской дуги, проходившей от Понырей через Дмитровск, Севск, Рыльск до Белгорода. Далее фронт установился на линии Краснодар—Славинск—Лисичанск—Таганрог. Город Рыльск оказался на стыке Центрального и Воронежского фронтов.
КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ СОВЕТСКИХ ВОЙСК ПОД КУРСКОМ
12 июля - 23 августа 1943 года
Отступая с боями от Курска в сторону Суджи, Льгова, Рыльска, немецкие варвары стремились оставить после себя нежизнеспособные районы. Они беспощадно грабили население, угоняли скот, вывозили свиней и птицу, взрывали предприятия, сжигали деревни и сёла, убивали мирных жителей, не щадя стариков и детей.
Так, в селе Ивановском были сожжены здания больницы и средней школы, около 80 дворов, расстреляно 35 человек. В совхозе «Марьино» были уничтожены маслозавод, колбасный цех, лесопилка, электростанция, мельница, водонапорная башня, гаражи, конюшни, оранжерея. Чудом уцелел и не был взорван прекрасный архитектурный ансамбль, замечательное творение рук человеческих, исторический памятник — дворец князей Барятинских «Марьино». Мало пострадала и вся двор-цово-парковая усадьба, не считая повреждения нескольких скульптур, о чем свидетельствуют очевидцы.
Так, в книге генерал-лейтенанта Н.А. Антипенко «На главном направлении» автор рассказывает, как в конце июня 1943 года он вместе с маршалом К.К. Рокоссовским посетил бывшую усадьбу князей Барятинских. Рассказ привожу дословно.
«...То, что я увидел своими глазами, превзошло все мои ожидания... Комнаты были превосходные по планировке, стены были обиты шелковыми тканями... Территория парка была украшена множеством гротов и островков на фоне серебристой глади большого пруда. Один из островков знаменит тем, что князь Барятинский принимал здесь Шамиля. Как уцелело это великолепное здание при отходе фашистов?
Служащий рассказал, что весь дом и прилегающие к нему строения были сплошь заминированы. До последнего момента здесь оставался немецкий офицер, которому поручено было привести в исполнение план взрыва. Однако этот офицер, архитектор по образованию, не мог допустить такого варварства и ушел, перерезав провода. Уцелел ли сам офицер?»
Трудно сказать, правда это или нет. Есть другая версия, что дворец в «Марьино» остался цел благодаря стремительному наступлению советских войск и высадке воздушного десанта 121-й стрелковой дивизии, предотвратившего уничтожение великого творения. Но это менее вероятно, так как дворец на самом деле был заминирован, а для приведения в действие взрывного устройства нужна доля секунды.
То, что дворец избежал разорения внутри и снаружи, можно объяснить еще тем, что имение «Марьино» было подарено фюрером одному из доблестных генералов немецкой армии — Гудериану, который приставил к «своему» имению охрану спецкоманды. Видимо, при дальнейшем изучении могут отыскаться новые интересные документальные данные, благодаря которым откроется тайна сохранения во время войны дворцово-паркового ансамбля «Марьино», когда вокруг всё было уничтожено.
В селе Мазеповке были сожжены клуб, школа, 200 дворов. Заживо были сожжены 12 человек — женщин, стариков и детей, запертых фашистами в амбаре. Среди них — Васильева и Шевергина с тремя детьми. Полностью сгорело село Октябрьское (Сучкино). Были взорваны корпуса Благодатенского (им. Куйбышева) сахзавода, разрушен поселок, сожжены школа и административные здания. Обугленные бревна и торчащие, как свечи, трубы остались на месте деревни Малогнеушево. В Боровском фашисты спалили дома и замечательный памятник деревянного зодчества — Успенскую церковь, построенную, по преданию, князем В. Шемякой в начале XVI века. Расстреляны 32 женщины. Гитлеровцы пытались поджечь сосновый бор, но огонь, к счастью, не распространился — в лесу лежал снег, а деревья стояли обледенелые.
Рыльск оставался пока цел и невредим, он стал прифронтовым городом, с которым всё ужасное могло произойти в любую минуту. Но Бог миловал древний город. Наша авиация не бомбила, артиллерийская дуэль была редкой и кратковременной.
Участник боев за освобождение Рыльска заместитель командира 5-й батареи 297-го артиллерийского полка Н. Планкин рассказывал, что артиллеристы жалели красавец-город. Обстрел вели в основном по огневым точкам противника, которые очень тяжело было обнаружить. Однако нескольким домам наша артиллерия нанесла серьезные повреждения. Была разрушена задняя стена Дома пионеров. Сгорел двухэтажный дом Иглиных на Советской площади. Один снаряд угодил в деревянный дом на улице 3-го Интернационала, и там погибла пожилая женщина. Пострадало два деревянных дома на ул. К. Маркса. Иногда велся минометный огонь, но больше действовали снайперы Жители города начали привыкать и к такому положению но уже среди них появились убитые и раненые.
15 марта 1943 года все жители улиц восточной стороны города от улицы Преображенской (Ленина) были выселены в западную часть, за исключением лиц, работающих в немецких учреждениях или по разрешению коменданта. В домах и подвалах находилось столько людей, что негде было прилечь спать, а на улице было по-зимнему холодно — стояли морозы. Многие семьи уходили в деревни, в первую очередь те, у которых там жили родные или знакомые. В марте наши войска, в основном, обстрел не вели. Было сделано несколько орудийных выстрелов по городской электростанции. Но она уже не работала. Немцы теперь использовали небольшие электростанции, находящиеся в подвалах домов. Одна из них находилась на территории бывшего горсовета. На ней работали наши люди, помощником на одной из них работал 17-летний Володя Свиридов, который прожил в городе все дни оккупации. Он рассказал горькую правду о жизни в неволе.
В марте и апреле рылянам часто доводилось слушать наши передачи, доносившиеся с левобережья. Русские на передовых позициях, установив громкоговорители, вещали несколько раз в сутки: призывали людей прятаться от угона в Германию, говорили о скором освобождении. А когда играл советский гимн, у людей на глазах наворачивались слёзы. Но долго слушать не приходилось, немцы засекали точку и начинали посылать снаряды тяжелой артиллерии. Когда с передовой линии велась передача, немцы и полицаи загоняли жителей с улиц и дворов в дома.
В конце марта поступил приказ об эвакуации всех жителей западной части города. Люди семьями, со стариками и малыми детьми, бросив всё на произвол судьбы, прихватив с собой только необходимое, что можно унести или увезти на тачках, в лучшем случае - на коровах, покидали родной город. Длинные вереницы людей растянулись по Крупецкому шляху и другим дорогам в разных направлениях к деревням. Люди искали себе пристанище, хотя бы крышу над головой. Многие семьи меняли по несколько деревень, так как во многих хатах была неимоверная теснота.
О своих скитаниях автору рассказал его дядя, Петр Парменович. Но его семье было легче, чем другим — у него была корова, которую он впрягал в двуколку и вез свой скарб, а семья шла рядом с ней. Они остановились сначала в Покровском, затем в Яньково, а позже переехали в Аки-мовку. В Рыльске осталось жить всего лишь несколько десятков семей. У некоторых стояли на квартирах немцы и полицаи. Другим, у которых были малые дети, удалось через знакомых получить отсрочку до наступления тепла. Оставались пока некоторые служащие и рабочие.
После того, как люди обосновались на окраине города или нашли себе место в деревнях, многие под всякими предлогами приходили в город, в свои дома за продуктами, в основном за зерном, объясняя немцам, что детям нечего есть. Побывал один раз в покинутом доме и мой брат Валентин со своим другом Славкой Морозовым. Чтобы не посчитали их за разведчиков, они захватили с собой и малолетнего автора этой книги. Дома они спрятали подальше документы и архив, взяли сумочку соли и зерна, но, выйдя со двора, натолкнулись на немцев, которые отвели всех на улицу 3-го Интернационала (Воскресенскую), где во дворе домов №№22 и 24 заставили рыть окопы и ходы сообщений, а четырехлетнему малышу сунули в руки губную гармошку и кусок сыра и, подстелив себе в сторонке плащпалатку, что-то по-своему балагурили и смеялись. Временами вставали, проверяли глубину траншеи и, показав направление, продолжали бездельничать. Продержали ребят до вечера и, проводив до речки Дублянки, отпустили. Придя домой, родители со слезами на глазах дали брату и его напарнику такую взбучку, которая запомнилась им на всю жизнь.
Оккупанты и в деревнях не давали людям покоя. В феврале, после каждого снегопада и метели, всех жителей выгоняли на расчистку дорог. В апреле выводили на рытье окопов и противотанковых рвов. Не прекращали также и отправку молодежи в Германию. Парни и девчата принимали все меры, чтобы как-то избежать неметчины. Некоторым жителям Рыльска удалось перейти через линию фронта к своим. Но это было опасно, так как прибрежные луга как с немецкой, так и с русской стороны были заминированы.
Вот как описывает переход через линию фронта Петр Васильевич Пасекун: «От угона в Германию я прятался у Марии Михайловны Ковригиной, ее немцы не выселили, так как у нее жил человек, служивший в комендатуре. Когда вода в реке Сейм потеплела, у меня возникла мысль перейти линию фронта к своим войскам. Я поделился своими мыслями с Марией Михайловной, и она согласилась мне помочь. Ее помощь заключалась в том, чтобы провести меня до улицы Набережной в дневное время, якобы за продуктами.
10 июня 1943 года, в 17 часов мы отправились с Марией Михайловной и остановились в крайнем доме на улице Набережной. Под русской печкой в доме нашли зерно, насыпали в мешок и стали ждать сумерек. После этого Мария Михайловна ушла домой, а я остался в ожидании глубокой ночи. Когда стало абсолютно темно, я перелез через траншею в районе затона Балонье и пополз к реке, на берегу осмотрелся, тихо вполз в реку и без плеска нырнул в воду, после чего аккуратно вынырнул, набрал полные легкие воздуха и опустился на глубину. После третьего погружения я был на противоположной стороне.
С Марией Михайловной я договорился, что если всё пройдет удачно, я на берегу положу носовой платок, а она сообщит моей маме. Переход к своим прошел благополучно, меня под конвоем отправили в село Нижние Деревеньки Льговского района, в отдел контрразведки — для выяснения личности и проверки.
Ровно через неделю в Нижних Деревеньках я увидел рыльских девчат и очень был этому рад. Нина Андреевна Колесникова, Ольга Филатова и Аня Сидоренко перешли линию фронта в том же месте, где и я, им помогла тоже Мария Михайловна Ковригина — благодаря ей они избежали отправки в Германию».
Наступили теплые весенние дни. Сошли снега. Под ласковыми лучами солнца начала пробиваться зелень. Река Сейм, выйдя из берегов, затопила все пойменные луга, объединив все болота и озёра в одно водное пространство. Разлив в этом году выдался большой — водная гладь простиралась на многие километры. На улице Набережной и Комсомольской дворы были затоплены, дома по цоколь стояли в воде. В Боровском вода дошла до сгоревшего элеватора. В воде была и улица Первомайская. Вышла из берегов и Дублянка. Под водой оказались дворы и подвалы Князева и шелиховского домов на ул. 3-го Интернационала. В это время по водной глади прекрасно распространялась слышимость не только громкоговорителей, но и голоса наших бойцов.
Немцы в эти весенние месяцы еще не чувствовали себя побежденными и, видимо, надеялись взять реванш в весеннем наступлении. Они по-прежнему заставляли население сёл сажать огороды и наделы, даже оказывали помощь лошадьми-тяжеловозами.
После спада воды с прибрежных улиц и огородов немецкая спецкоманда произвела посадку специального высокорослого и быстрорастущего бурьяна по всей передовой с целью маскировки. Луга на подступах к городу были напичканы минами, а отдельные участки опоясаны проволочными ограждениями.
В это время немцы вновь провели зачистку — выселяли оставшихся жителей, а в начале августа они освободились и от всей гражданской прислуги. Нашей семье, состоявшей из шести человек, в том числе двое малышей, разрешили взять с собой корову, которую отец впряг в двуколку, погрузил на нее самое необходимое, посадил четырехлетнего сына и направились в дальнюю деревню Гниловку, где ранее поселились в ней и соседней деревне Акимовке почти все родственники.
Но и здесь была война, от которой нигде не спрячешься. Правда, в отличие от Рыльска, здесь не рвались снаряды и не было обстрелов, фронт был относительно далеко. Но любой гул самолетов страшил людей. По звуку в небе люди научились определять, какие летят самолеты — немецкие или русские, с бомбами или уже отбомбились. Вечером, сидя под каганцом (коптилкой) плотно завешивали окна. Во всех хатах, где поселились беженцы, была теснота: спали в покат на полу, подстелив под себя солому, и на сеновале в сараях, мылись где-нибудь в кутку, в корыте. Не было мыла и белье кипятили с древесной золой. Людям докучали вши. Но, слава Богу, эпидемические болезни миновали наш край.
В деревнях также находились немцы и полицаи, но в небольшом количестве. У дорог фашисты оборудовали много дзотов с ходами сообщений, а на возвышенностях, высотках, были устроены пулеметные гнезда.
Немцы часто заходили в дома, требуя яиц и молока. Эти слова они хорошо заучили по-русски: «Матка, дай яйки, млеко». Население, в основном молодежь, находясь в оккупации, научились многим немецким фразам и могли общаться. Среди немцев были разные по характеру и душе люди. Ярые фашисты, изверги и простые люди, забранные на фронт как «пушечное мясо».
Один из таких немцев иногда навещал нашу семью. Его, видимо, мучила ностальгия по своему дому и семье. Он сажал меня на колени, угощал конфетой доставал из кармана семейные фотографии и показывал моим родителям. У него было трое детей, а младший — мой ровесник и, как утверждал отец, даже был похож на меня. Отец при немцах в основном отсиживался дома, сторонился улицы и встречи с немцами. Носил большую черную с сединой бороду и выглядел стариком.
В это лето наши люди, как никогда, чувствовали приближение часа своего освобождения. Незадолго до прихода наших войск, перед рассветом, к нам в дом, находившийся на краю деревни, зашли разведчики. Тихо поговорили с отцом, попили молока и сказали: «Потерпи, отец, немного осталось, скоро придет освобождение». И действительно, долго ждать не пришлось. Настал день, когда и в Гниловку пришла смертоносная война. Вначале вдалеке, а затем всё ближе и ближе послышались взрывы мин и снарядов. Люди попрятались по погребам и пустым ямам, в которых хранили семенной картофель.
Через некоторое время стал доноситься рёв моторов и топот бегущих солдат. Когда чуть стихло, мой двенадцатилетний брат Володя вылез из погреба и помог выбраться мне. Не зная для чего, из озорства, он посадил меня в деревянную тачку и с криком «Ура!» покатил меня по пыльной дороге. Недалеко от нас появилась группа бежавших красноармейцев. В это время послышались свист и разрывы мин. Брат, отскочив, упал ниц возле старой ракиты. Раздался оглушительный взрыв. Комья земли градом забарабанили и посыпались на землю вместе с ветками дерева. Тачку взрывной волной отбросило в сторону. Когда меня, окровавленного, внесли в комнату и положили на большой деревенский стол, братишка от испуга забежал неизвестно куда. Отец и старший брат с радостью встречали своих освободителей и не знали о происшедшем.
Мама была в растерянном состоянии и рыдала, я истекал кровью. Но умереть мне было не суждено. В хату вошли трое солдат, один из них, ругая мою маму за бездеятельность, оказал неотложную помощь и показал, где найти врача. До санчасти или госпиталя мама с соседкой, неся меня по очереди, бежали все пять километров, то и дело спрашивая у встречавшихся легкораненых солдат.
Ранение оказалось серьезным, с нарушением черепа, из руки и голени вытащили осколки. Трое суток находился под присмотром врачей среди раненых солдат. А затем — дальнейшее лечение, мучительные перевязки, но это было уже в освобожденном Рыльске.
Живя в дальних деревнях, рыляне не знали, что происходит в городе. Все беспокоились о своих домах, не ведая, будет ли куда вернуться. Да и не знали, когда наступит этот час. Об этом могло знать только командование, которое теперь уже твердо верило в нашу победу.
