Склады с солью немцы опечатали. В этот день они «знакомились» с городом и жителями. Ходили по домам, брали и жарили яйца, пили молоко. Заставляли хозяек зажарить курицу, другие сами с этим справлялись. Солдаты рыскали по сараям и подвалам, выкапывали зарытые вещи, тащили барахло. Ребята с ул. III Интернационала осмелев вышли на улицу и спустились вниз к бывшей Управе. Там возле кухни столпились пацаны, немцы угощали супом, оставленный солдатами, которые предпочитали в эти дни питаться курятиной. Походные кухни находились в разных местах города.
На второй день никаких боевых действий в районе Рыльска не происходило. Иногда со стороны сосен раздавались винтовочные выстрелы, а в сторону Боровского со зловещим шипением проносились снаряды. Немецкая тяжелая артиллерия окапалась за тюрьмой. Корректировщик занял позицию на чердаке амбара в доме № 43 ул. III Интернационала, откуда село Боровское было видно как на ладони.
На этой позиции русские простояли недолго. Боясь окружения, был дан приказ об отступлении. Перед уходом наших войск из Боровского был подожжен элеватор и склады с зерном. Зарево огня было настолько яркое, что ул. Набережная ночью осветилась, как при восходе солнца, а воды Сейма, вобравшие в себя чудовищное светило, окрасились в багряный цвет. Слава Богу, что стояла безветренная погода и грозное пламя не перекинулось на молодой сосновый бор.
Когда пожар утих, население бросилось разгребать, обугленные сверху кучи и растаскивать пропитанное дымом, но еще не сгоревшее зерно. Во многих местах оно еще тлело и при дуновении легкого ветерка, показывало красные язычки.
Толпы людей с мешками за спиной и на подводах, забыв о том, что совсем рядом, за рекой, находится враг, не думая о себе, несли в свои дворы зерно.
Немец наблюдал, что делается на противоположной стороне, но обстрел не производил и сохранял спокойствие. Они налаживали понтоны и готовились к переправе на левобережье и вступление в Боровское. Теперь перед ними дорога была открыта на важный стратегический железнодорожный узел и город Льгов.
Заняв Боровское, Ивановское, Коренево и всю округу, немцы, не теряя времени, начали строительство мостов. Деревянный мост в притык к железобетонным опорам был построен за двенадцать суток, понтонный навели за один день.
После занятия позиции левобережья, немцы сразу приступили к наведению порядка в городе. Грабежами и насилиями немцы занимались три дня. После чего немецким командованием был установлен строгий запрет.
Последовали приказ за приказом, которые передавались по радио и вывешивались в городе: «О сдаче радиоприемников и оружия. О выдаче коммунистов и партизан. О немедленном выходе на работу и занятии своих мест на производстве». За невыход на работу отправляли в тюрьму. Вскоре была пущена электростанция. Немцы повысили ее мощность, установив новый дизель. Заработали мельница, пекарня и пищевик. Открылись частные лавки. Работающим на различных работах, платили марками и давали паек — 250 гр. хлеба в сутки. На базаре шла торговля, где в ходу были и советские деньги — червонец за одну марку, но люди вначале деньги и марки не брали, а продукты старались менять на керосин, бензин, спирт и другие товары. Даже в таком тяжелом положении, при новых оккупационных властях, русский народ нашел выход. Немцы поощряли частную собственность, что подтверждается документом — «докладная записка УНКВД по Курской области Обкому партии об оккупационном режиме и злодеяниях гитлеровцев в западных районах Курской области от 24 ноября 1941 года», в котором сказано, что немцы расклеивают листовки и передают по радио обращения следующего содержания: «Немецкое командование против коллективной собственности, оно стоит за частную собственность... »[275].
В Рыльске был открыт Сельскохозяйственный банк. И немецкое командование вынесло постановление, что гражданам, не имеющим патентов на торговлю и кустарное производство и т. п. запрещается иметь денег на руках более 2000 руб. Все денежные средства сверх 2000 руб. граждане обязаны сдавать на хранение в Сельскохозяйственный банк. Неисполнение постановления карается денежным штрафом до 5000 руб. или тюремным заключением до 3-х месяцев. В городе развилось частное кустарное производство. В него включалось старое и молодое население. Пацаны делали из гильз и продавали зажигалки и коганцы. Изготовляли таганы, самоварные трубы, ведра. В городе открылись разного рода мастерские: слесарные, сапожные, бондарные. Портные шили на дому. Открылась кузница, в которой много было работы по изготовлению подков и ковки лошадей. Жителей, имевших лошадей, немцы заставляли работать в комендатуре, на дуге была сделана надпись «Комендатура». Среди стариков, ямщиком работал на чалом коне и 14-летний шустрый паренек по прозвищу «чалый». На его фаэтоне предпочитали прокатиться офицеры. Иной раз хорошо везло, когда домой возвращался с сыром и хлебом, а главное угощали куревом. Приходилось ему выполнять и опасную работу распространяя листовки Совинформбюро.
В городе появились частные закусочные и буфеты, где в табачном смраде разносились песни на русском и немецком языках. В квартирах крутили патефоны. Немцам по душе пришлась песня про Стеньку Разина. В кинотеатре «Маяк» показывали немецкие фильмы и киножурналы. Во время оккупации также выпускалась районная газета «Рыльский вестовой». Работало радио. Утренняя передача начиналась с пения немецкого гимна.
Многие офицеры жили в домах, и хозяйки готовили им обед. Отдавали в стирку белье населению. Снабжали их мылом. После стирки платили хлебом и деньгами. Женщины также работали в немецких столовых и буфетах.
В ноябре месяце в здании клуба медицинского училища немцы открыли две мастерские в одной из них делали куклы, в другой плели из веревок «чуни». Немцы говорили, что эта обувь для наших пленных. Эту работу выполняли пожилые женщины и несовершеннолетние девчата. О жизни в оккупационный период часто рассказывала молодежи Корастелева (Богачева) Валентина Петровна, работавшая в этой мастерской. Работу они выполняли в холодном помещении, мерзли руки и ноги. Печь «буржуйку» топили не каждый день, так как не было дров.
За работу давали паек - 250 грамм хлеба, который несли домой для семьи. После работы ходили в поле за мерзлой картошкой и свеклой. В семье Валентины Петровны остались только четыре женщины: мама, тетя и две несовершеннолетние девочки, мужчины были на фронте. Таким семьям приходилось жить намного труднее, чем семьям, где были старики и подростки-ребята. Жили они в своем доме на улице Чапаева (Путивльская). Через три дома находилась немецкая кухня и женщины ходили с кастрюлями и бидонами за обедом, немцы наливали только первое блюдо. Весной стало немного легче. Жители деревень стали приносить на базар молоко, яйца, сало, зерно. Родители покупали яйца, а девчата ходили к немцам менять яйца на мыло, одеколон, конфеты «бом-бом». Немцы говорили: «Гут, гут, паненьки, приходите еще».
В общем, советские люди, находясь под немецким игом, постоянно думая о судьбе Родины, переживая за своих родных и близких, находящихся на фронте, стремились любым путем выжить и прокормить свою семью.
Немцы желающим жителям отвели участки под огороды в районе Лавочкина леса. Для обработки земли давали лошадей, но требовали точного возвращения к указанному времени, в чистом виде и, не дай Бог, в «мыле». Поэтому после обработки земли пацаны верхом ехали к Сейму — купали коней и отводили в конюшню. Лошадьми и всей хозяйственной частью заведовал бывший советский работник райфинотдела Яков Матвеевич Чергинец. Это был добрый и отзывчивый человек, который каждый раз старался оказать помощь людям, попавшим в беду или в чем-нибудь нуждающимся. Свою старшую дочь Шуру он устроил на работу в контору, а младшая Калерия была замужем за офицером и жила в Новороссийске. В 1943-м году ни отец, ни дочь с немцами не отступили. За работу у немцев они были осуждены — отец на 10 лет, дочь на 8 лет. Отбыв свой срок наказания они вернулись в Рыльск. Это был уже их «финиш». А во время оккупации, как вспоминают жители, Яков Матвеевич оказывал помощь в завозе дров для школы, давал лошадей для обработки земли, в первую очередь, у кого не было коровы.
В первый же год оккупации в городе открыли две школы, где был введен Закон Божий. В школах было холодно, поэтому ученики приносили с собой полена дров. Не на чем было сидеть — приносили табуретки. Дома уроки учили под лампой или каганцом. Писали между строк на страницах книг. Но даже в такое тяжелое время к учебе относились прилежно и верили в победу, и лучшее будущее. Но до победы было еще долгих четыре года. С 1941 года жизнь в городе проходила в строгом оккупационном порядке. В Рыльске была введена военная комендатура, которая находилась в центре города, в здании Земства (Дом офицеров). Главой города был назначен Самойлов А., начальник полиции Павлов В., его заместитель Кузя Некрасов.
В полицию пошли многие подневольно, по приказу немецкого командования. Другие добровольно, чтобы иметь не только сытую жизнь, но и власть над мирными жителями. Большинство немецких офицеров не любили полицаев. Всю «черную работу» возлагали на них. Они арестовывали, расстреливали и вешали своих земляков.
При немецкой власти в городе на каждый квартал назначались старосты, которые следили за порядком и доводили до людей немецкие сведения и распоряжения. В старостах в основном служили старики, освобожденные от фронта, которых силой заставляли носить повязку и винтовку.
Ради пайка, чтобы не померла с голоду семья, шли работать у немцев наши девушки в качестве машинисток, переводчиц. Многие из них спасли людей от неминуемой гибели, так как иногда немцы забирали невинных людей, а переводчицы сумели доказать ошибочный арест и невиновность граждан.
Многим людям спасла жизнь, вырвав их из немецких лап, молодая белокурая девушка Зинаида, называли ее все Петровна, она сообщала населению, когда начнутся облавы для отправки в Германию.
Оказывала помощь жителям города, служившая в комендатуре, Тамара Чистоплясова, жившая на ул. Чапаева. До войны она окончила школу №1 и медицинское училище. После освобождения Рыльска Красной Армией, она покинула город и избежала ареста и тюрьмы.
Тамара Ивановна дожила до наших дней. Она рассказала о многих интересных событиях, происходивших в то время в нашем уезде.
Однажды немцы арестовали в деревне трех человек эвакуированных рылян, а в Рыльске шестнадцатилетнего парня, который пришел в свой дом за зерном и крупой. Немцы приняли их за партизан и хотели расстрелять. Но за них вступилась переводчица Кучина Евгения Ивановна. Объяснила немецкому офицеру в их невиновности и они были отпущены. После войны Евгения Ивановна преподавала немецкий язык в школе. А вот Лагутина Зоя, с ул. Красноармейской, переводчица, отступила с немцами и осталась жить в Бельгии. У каждого сложилась своя судьба.
Переводчицей работала у немцев и 19-летняя красавица, как ее описывают сейчас бывшие ее подруги, Тамара Кулагина. Живы ее одноклассницы, учившиеся с ней в школе № 1 им. Г.И. Шелихова. Тамара училась в пединституте, в совершенстве владела немецким языком. Жила в доме № 66 по ул. Ленина. Рядом, в угловом доме, напротив Вознесенской церкви, располагалась радиокоманда немецкого вермахта. Тамара подружилась с 18-летним радистом Паулем, который по своим взглядам был антифашист и передавал ей сведения о положении на фронте. Прошло пятьдесят лет.
И вот в 1992 году автор получил письмо из Германии от 70 летнего Пауля Циннекера с просьбой сообщить ему о судьбе Тамары, его первой любви. После розыскной работы и разговора с близкими людьми Тамары, Паулю был дан ответ, и завязалась переписка.
Наши 15—16-летние ребята тоже имели связь со многими немцами, по возрасту недалеко ушедшими от них. Менялись всяким безделушками. Иногда выменивали очень нужные для себя вещи. Так связист Пауль Циннекер, о котором было сказано выше, снабжал Свиридова Владимира старыми батарейками, а тот расплачивался с ним яйцами. Батарейки ему были необходимы для приемника, который находился у него в подполье. Он с друзьями слушал сводку из Москвы, после чего делились с другими знакомыми и родными, и новости быстро распространялись среди рылян. Но однажды они находились на краю гибели и только случайность помогла им. Когда подъехала машина с немцами, Володя Свиридов с Кубаткиным Виктором уже прекратили слушание и сидели на крылечке, крутя «козьи ножки». В это время выскочили немцы, дав им подзатыльника, сделали обыск в комнате и на чердаке, но ничего не обнаружили.
Немцы за слушание приемника расстреливали прямо на месте обнаружения. Они не хотели, чтобы население знало правду о ходе боевых действий, о жизни и героическом труде соотечественников в тылу. Захватчики распространяли слухи о том, что немецкие войска дошли до Волги, Москва и Ленинград окружены, а правительство переехало в Сибирь. Передавали по радио и печатали в местной газете, что советское командование расстреливает тех, кто был в плену или вышел из окружения.
В начале ноября 1941 года немцы обнародовали в Рыльском уезде приказы немецкого командования следующего содержания:
1. Партийные и советские работники должны зарегистрироваться в немецкой комендатуре.
2. Все, кто знает о том, где скрываются партийные и советские работники, обязаны донести в комендатуру; за скрытие — смертная казнь.
3. Кто сообщит о местонахождении партизан, тому за голову каждого партизана будет выплачено 100 руб. За укрытие — смертная казнь.
Приказы издавались часто, как местной комендатурой, начальником полиции, так и командующим немецко-фашистскими войсками. Познакомлю читателя с одним из таких приказов:
«Для восстановления порядка и безопасности на занятой немецкими военными властями территории приказываю:
1. Населению деревень строго воспрещается всякое хождение вне границ населенных пунктов без сопровождения германского солдата.
2. С наступлением темноты до рассвета запрещается оставлять свои дома всему населению.
3. Каждый гражданин обоего пола, начиная с 12 лет должен регистрироваться в списке у немецкой комендатуры.
4. Оружие всякого рода, боеприпасы и взрывчатые вещества должны быть сданы в местную комендатуру.
5. Кто этому распоряжению не подчинится, будет арестован и наказан по военному суду
Командующий немецкими войсками»[276].
В 1942 году многие указы, касающиеся передвижения граждан потеряли силу и заменялись новыми. Люди моли свободно ходить до сумерек в городе и населенных пунктах. Ездили и ходили из волости в волость или из города в волость, но для этого брали документы, разрешающие передвижение. В городе документ выдавала военная комендатура, в селе староста. Из деревень и сел люди ездили в город на базар, продавали продукты, зерно, дрова, сено, или меняли на вещи, разные изделия: ведра, горшки, кувшины, таганы, самоварные трубы, ручные мельницы, пральники, гребешки и прочее. Насилия и грабежа на базарах практически не было.
Во время оккупации у большинства людей появилась новая беда — отсутствие соли. Чтобы выменять или купить немного соли, которая стоила 150 рублей стакан, люди шли пешком за многие километры. Рыляне ходили в основном на станцию Коренево и далее.
Тяжело также было с керосином и спичками. Людям иногда приходилось для освещения пользоваться лучиной, а для добывания огня кресалом. С такими трудностями на селению приходилось сталкиваться и в последующие годы Вот почему долгое время, вплоть до 70-х годов, при осложнявшейся международной обстановке» народ поспешно запасался солью, спичками, керосином.
С оккупацией Курской области немцы ввели новое, а вернее восстановили дореволюционное административно-территориальное деление, с установлением прежних границ между волостями. Вернули старые названия: губерния, округ, уезд, волость и сельская община. В сельской общине старшим был староста. Он избирался на сходах, иногда его назначали гитлеровцы.
Во главе волости немцы назначили старшину. Улицам города Рыльска вернули старые, дореволюционные названия. На оккупированной территории немцы установили строгий порядок по учету населения. Была проведена паспортизация. Составлены списки лиц, проживающих до 22 июня 1941 года, а также лиц, прибывших в населенный пункт после 23 июня 1941 года.
На особый учет были поставлены комсомольцы, красноармейцы, иностранцы и евреи. В некоторых уездах евреев обязали носить на левой стороне груди желтую еврейскую звезду размером 8 см. Этот приказ нацистов был издан в городе Обояни 9 февраля 1942 года. Первые шесть месяцев в оккупированном Рыльске хозяйничала полевая жандармерия. В марте 1942 года в городе появилось гестапо. Выхоленные офицеры в черных мундирах сходу начали вводить фашистские порядки. Даже со стороны было видно, как трепетали перед ними офицеры и солдаты полевой жандармерии. На население они вообще смотрели, как на скот. Последовали приказ за приказом. Начались аресты, допросы, расстрелы.
Людей начали гонять на разные работы: заготовку дров, торфоразработку, засолку шкур, разгрузку машин. За тюрьмой копали ямы для захоронения расстрелянных и замученных советских людей.
В Рыльске была проведена регистрация всех специалистов и квалифицированных рабочих-мужчин в возрасте от 15 до 60 лет, женщин — от 15 до 50.
Специалисты направлялись в немецкую армию для выполнения различного рода работ, по окончании работ их возвращали домой. В волостях было дано распоряжение об обязательной регистрации крестьян, не имеющих посевов в поле. Их обязали зарегистрироваться на бирже труда и получить регистрационные карточки. Этих людей могли причислить к саботажникам, отправляли на разные работы или увозили на работу в другие округа и Германию. У немцев на этот счет был свой порядок, чтобы все работали и не было дармоедов.
В деревнях, в связи с недостатком лошадей для вспашки земли использовались коровы. Для вспашки и посева зерновых были установлены нормы, на одну корову — 2 га. Уклоняющиеся привлекались к ответственности, а за злостное уклонение отбирались коровы.
За хорошую работу немцы применяли свои методы поощрения. Граждане, вспахавшие и засеявшие сверх нормы 1 га, получали в виде премии 2 кг. соли.
А весной 1942 года в Рыльском районе тем крестьянским дворам, которые выполнили натуральные поставки и имели трудоспособных членов семьи, производилась дополнительная прирезка земли.
В производительном производстве, рациональном использовании земли, в развитии и подъеме животноводства в частных хозяйствах немецкое командование преследовало главную цель — увеличение поставок различной продукции для немецкой армии и Германии.
Единой системы налогообложения у оккупационных властей не было и на разных оккупированных территориях применялись свои нормы налогообложения.
В нашей местности крестьяне обязаны были сдать для немецкого командования: молока — 80-90 литров в месяц, яиц 20 штук с каждой курицы-несушки в месяц, 850 грамм шерсти с каждой овцы, по одной шкуре с каждого двора в год. До полного выполнения плана по хлебозаготовкам немцы запрещали помол зерна на мельницах, и изымали у людей ручные мельницы. После выполнения плана разрешался помол на мельницах, где по приказу главного командования германской армии изымался гарнцевый сбор, в размере 20 кг с каждого переработанного центнера зерна. Из них 2 кг выделялось мельнику, а 18 кг сдавалось немецкому командованию.
Немецкие оккупанты применяли жесткие меры к гражданам, нарушающим срок выполнения государственных натуральных налогов. Последний срок сдачи был назначен на 10 июля, исключая молоко. «При несдаче шерсти — отбирать овец, при несдаче молока — отбирать коров. При невыполнении других поставок — взыскать с полицией». Было также строго запрещено убивать скот и передавать лошадей и других животных за пределы округа. В общем, тяжело было жить нашему народу под немецкими оккупантами.
Люди молились Богу и ждали дня своего освобождения. Как-никак, а молиться немец позволял, даже по всему уезду разрешил открыть церкви.
В Рыльске была освобождена от складского хлама и отремонтирована Вознесенская церковь. Фасад церкви и кирпичная ограда приведены в порядок и окрашены известью в белый цвет. В церкви начали проводить Богослужения. В Николаевском монастыре открылась Троицкая церковь.
Такое отношение немцев к церкви подтверждает следующий документ. Докладная записка УНКВД Курской области обкому партии об оккупационном режиме гитлеровцев от 24 ноября 1941 года. «... В западных районах Курской области и прилегающих к ним районах УССР фашисты открывают церкви. Образуется церковный актив из (бывш.) кулаков. Немцы дают назначения священникам, помогают ремонтировать церкви, делают пожертвования[277].
Захватчики на оккупированной территории чувствовали себя хозяевами. Все лучшие здания в городе были заняты под казармы и различные учреждения. В учебном корпусе совхоза-техникума на 2-ом и 3-ем этажах разместились казармы, на 1-ом этаже продовольственные и хозяйственные склады.
Зимой 1942 года в здании произошел пожар, причиной тому послужили железные печки «буржуйки». Немцы пытались сбить пламя и погасить пожарище, но не смогли. Все верхние этажи и крыша сгорели. Распространение огня на другие дома было предотвращено всем миром. Здание техникума было восстановлено после войны.
Немецкие казармы находились также и в здании «16 батареи». До войны там размещались солдаты стрелкового полка Красной армии. Под немецким жильем использовалось и замечательное здание деревянного зодчества, на углу улицы Урицкого, бывшая Детская больница. Этот дом был снесен в 1979 году, и на его территории построен дом КГБ.
Во дворе Успенского собора, в старых постройках находились конюшни, а сам храм использовался под хранилище сена. Бывало поймают немцы пацанов, — вспоминает брат автора Валентин, — и заставляют носить и укладывать сено, а затем еще и конюшню заставят почистить. После работы угощали сигаретами, а иногда и куском хлеба.
В больнице на ул. Урицкого (Глуховская) у немцев был госпиталь. В госбанке находился Сельскохозяйственный банк. В Николаевском монастыре располагался немецкий гарнизон и санчасть. Все отходы сваливались в подвальное помещение у восточных ворот, из которых уже в послевоенные годы неслось зловоние.
При немцах работали две школы, которые находились в прежних зданиях. Служили две церкви Покровская и, вновь открывшаяся, Вознесенская.
Как вспоминают старожилы, во время оккупации были большие базары, на которые сельское население везло разные товары, а также сено и дрова, скот и птицу. Горожане нуждались в первую очередь в продовольствии, на базаре можно было купить или обменять на другой товар самые необходимые для того времени продукты: муку, крупу, зерно, картофель и свеклу. Продавали молоко, творог, сметану, из-под полы самогон. Рыляне приспособились брать зерно и молоть на ручных мельницах. Из муки «простого помола» пекли хлеб и лепешки, варили мамалыгу. Вместо сахара употребляли отвар из сахарной свеклы. Сахарную свеклу ели печеную и резаную ломтиками, сушеную. С сахарной свеклой варили «гарбузню», пшенная каша с тыквой.
Базары изобиловали разными ремесленными изделиями, а также «барахлом», которое продавалось в отдельном ряду, так называемой «барахоловкой».
В обычные дни женщины ходили к немцам менять яйца на хлеб. Как рассказывает Ткаченко Александра Михайловна, это было занятие «как ножом по сердцу», но жизнь заставляла идти на разные унижения. Прежде, чем идти к ним, повязывали старый платок и надевали латаное платье, чтобы выглядеть как можно неприглядней. Приходилось от них терпеть подвох и злостные шутки. «Выбросят напротив окна серебряную ложку и просят, показывая жестами, «Фрау подай». Только за нее возьмешься, так и завизжишь. А они, паразиты, невидимый проводок подсоединяли к «магнето» и пускали ток. Здесь от обиды слезы прошибают, а они ржут, как кони. Или, бросят кошелек, зажигалку и прочую вещичку, сами на нитке держат на расстоянии, как только прохожий нагнется поднять, а он из-под рук и ускользает... Опять зубоскалят. Но вскоре люди перестали быть наивными и не попадались на их «крючок».
Фашисты были способны и на разные выдумки, действующие на человека намного больше чем удар нагайкой. Так в 1942 году в Пригородной Слободке возле сада, а также в Рыльске на лугу, за Сеймом, были посажены для немцев большие площади арбузов. Чтобы не держать сторожей они поставили возле сада и посреди бахчи по одной высокой виселице с болтающейся петлей. Больше не было никаких табличек и предупреждений. Эта петля и перекладина так сильно давила на психику людей, что они далеко стороной обходили эти участки.
Как бы ни было тяжело нашему народу во время оккупации, и многие люди ходили полуголодные, но все-таки страшного голода удалось избежать. Это благодаря тому, что всему населению выделялась земля, было разрешено держать любое хозяйство и заниматься разным ремеслом. Даже весной 1943 года, когда Красная армия находилась в Боровском, немцы надеялись на поворот в войне и заставляли крестьян обрабатывать землю и засевать свои наделы.
Находясь под властью чужеземцев с их новыми порядками, слыша всюду лающую речь, испытывая разные унижения, видя расстрелы и виселицы, людям было очень тяжело, но они терпели.
Не один раз через Рыльск проводили большие отряды измученных людей, военнопленных. Их останавливали на улице или на базарной площади на отдых. Изможденные, в оборванной одежде, люди мертвецки валились на булыжную мостовую. В это время население окружало их, некоторые безнадежно спрашивали о своих родственниках и кормили голодных людей... После короткого привала конвой поднимал их и вел в сторону Крупца. Обессиленных людей, которые не могли идти, выйдя за город, расстреливали.
В Рыльске, после расстрела коммунистов и активистов советской власти, фашисты начали репрессии и казни партизан и подпольщиков. Первая показная казнь через повешение состоялась в ноябре месяце. На Корачковом углу (магазин Советская площадь, 2/9) в круглое отверстие парапета было вставлено бревно с болтающейся петлей и повешен партизан. На груди его висела табличка с надписью: «Он стрелял в немецкого солдата».
Бревно на Корачковом углу торчало, как напоминание о происшедшем злодеянии, все годы оккупации. Больше казнь через повешение в Рыльске не применялась, зато расстрелы происходили часто и стали обычным явлением. Засохшая кровь на брусчатке Базарной площади постоянно напоминала об убийствах. Здесь у ларьков была расстреляна группа партизан. Все были крепкие пожилые мужики с небритыми лицами, в рваных рубахах и изношенных башмаках. Среди них выделялся один — настоящий богатырь Илья Муромец. Он стоял в середине народных мстителей, на голову выше других с большой бородой, со сжатыми пудовыми кулаками и разбитыми в кровь босыми ногами. Перед расстрелом они проклинали фашистских нечистей и призывали людей отомстить за их смерть. Прогремели выстрелы... Люди осели на землю. Но мужик-богатырь, опершись о стенку ларька и смотря в лицо ненавистного врага, продолжал стоять. Сразу был сделан второй залп. Показная казнь свершилась...
В толпе людей послышались рыдания, старики молча смахивали слезу. Но чем больше немецкие оккупанты проявляли жестокость к населению, тем больше кипела ненависть к фашистам. Люди уходили к партизанам, распространяли листовки с призывом вести беспощадную борьбу с врагом и сводки Совинформбюро о положении на фронте.
Правда, некоторые необдуманные, мальчишеские действия со стороны жителей приводили к лишению жизни многих невинных людей. Так, возле комендатуры (Дома колхозника, ныне — гостиница) был перерезан кабель связи, за что было схвачено 2 заложника, которых через три дня расстреляли. У одного офицера был украден пистолет за это расстреляно 3 человека.
Многие поплатились жизнью за бандитизм и воровство — за это немцы не прощали и расстреливали на месте. Большинство людей немцы расстреливали за тюрьмой, а в стенах тюрьмы, после ужасных пыток, 19 сентября 1942 года были расстреляны немецким гестапо 22 человека из Льговской подпольной организации «Молодая гвардия».
Жизнь в Рыльске в это время мало чем отличалась от других оккупированных городов. И всё же в нём было немного спокойнее, так как в городе не было промышленных предприятий и находился он в стороне от железнодорожных магистралей. Волнения стали усиливаться после ряда успешных сражений и наступления Красной Армии. Особенно это ощущалось после разгрома гитлеровских полчищ под Сталинградом — тогда у немцев был объявлен траур. Во время зимней кампании 1942—43 годов немцы понесли большие потери. Красная Армия готовилась к весенне-летней операции по освобождению Курска, Харькова с выходом к Днепру. Немцы готовились к контрудару и наступлению на Москву. Вместе с приближением фронта в Рыльске стали возводить укрепления. Жителей города, в основном молодых парней и девчат, посылали на рытье окопов и противотанковых рвов до села Октябрьское (Сучкино), за тюрьму и на Дуровский шлях. Траншеи копали на крупецкой и хомутовской дороге. С приближением Красной Армии изменили свое отношение к жителям и немецкие прихвастни — полицаи и другие чиновники, работающие у немцев. Они стали более обходительны, заискивали с людьми, над которыми совсем недавно глумились и издевались хуже, чем оккупанты. В это время начали проводить боевые операции в тылу врага партизаны. Число народных мстителей стало расти за счет людей, которые бежали от фашистов, избегая отправки в далекую неметчину.
ОГЛАВЛЕНИЕ
