автор: Ю.Озеров

ОСОБЕННОСТИ ПОГРЕБАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ ОБОЯНСКОГО УЕЗДА

Одной из важных социальных практик, в которой очень тонко преломляется специфика общественного мировоззрения, является отношение человека к смерти. Здесь мы найдем квинтэссенцию понимания места и цели человека в духовно-религиозном смысле. Рассмотрение местных погребальных традиций позволяет шире понять социально-психологическую атмосферу общества и выявить представления об особенностях различных этапов похоронно-поминальной обрядности и посмертной участи души человека.

Еще до смерти люди старались предвидеть, предугадать приближение исхода. О скорой кончине, а также об участи покойных в загробном мире они судили, обращаясь к различным приметам и поверьям. Так, по мнению крестьян хутора Танеева Медвенской волости Обоянского уезда, смерть человека предвещали бьющиеся в окно голуби или другие птицы. Большое количество умерших также предсказывалось, если весной через дорогу размоет много канавок⁽¹⁾.

Первый этап проводов умершего был подготовительный. Когда происходила кончина, тело усопшего необходимо было обмыть и одеть. Данная процедура у некоторых наблюдалась еще до смерти человека. Среди простонародья Обояни в предсмертные минуты умирающего старались «непременно обмыть и одеть в чистое платье и заживо положить “под святые” (“под иконы”) в таком положении, как обыкновенно кладут покойников»⁽²⁾. По мнению обоянцев, допустить умереть человека на постели, а также обмыть его тело после смерти было большим грехом. Они полагали, что «умерший на мягкой постели должен в будущей жизни неизбежно претерпеть мучения за каждое перо, на котором он умер, и что всякий умерший должен предстать пред суд божий в том самом платье, в котором он умер»⁽³⁾. В связи с этим многие из жителей заранее готовили себе смертное платье.

Особым образом происходило одевание. Мужчины облекались в одно белье и подпоясывались поясом. На ноги им надевали калиговки — башмаки, сделанные из какой-либо материи. На женщин и девиц сверх белья одевалась шубка — старинная русская одежда вроде сарафана, украшенная металлическими пуговицами от груди до подола в один ряд, подпоясываемая шнурком или лентой. Обувались они так же, как и мужчины, в калиговки. Головным убором потенциальным покойницам служила кичка или сборник. Девиц клали с расплетенной косой, перевязанной розовой лентой. «В недавнее время, отмечал А. С. Машкин в 1863 г., молодых женщин и девиц стали одевать к смерти так, как они при жизни ходили, в “саяны” или платья, а первым — повязывать головы платками»⁽⁴⁾.

Ставя умирающего под иконы, ему давали в руки зажженную восковую свечу, а над ним самим курили ладан и ставили близ него на окне стакан с водой, дабы «душа, расставшись с телом, могла в ней омыться»⁽⁵⁾. Впоследствии стакан этот оставался на том же месте до сорока дней по смерти и в нем ежедневно меняли воду.

После смерти на обоянских мужчин и женщин сверх одежды надевался саван. По нему раскольники пеленали своих покойников черной лентой или тесьмой⁽⁶⁾.

Все эти действия предпогребального цикла, кроме практической необходимости, имели и сакральный характер. Смерть мыслилась как дорога в загробный мир, а омовение и одевание покойника как сборы в дальнюю дорогу. Помимо гигиенической цели, обмывание рассматривалось и как сакральный очистительный обряд⁽⁷⁾.

Отношение к умершему в немалой степени отличалось боязливостью. О том, что о покойниках не принято было говорить плохо, свидетельствовала у обоянцев поговорка: «Пакойники усе хараши»⁽⁸⁾. Здесь же, как и в Корочанском уезде, верили, что если у преставившегося открываются глаза, то это предвещает вскоре другого покойника в доме⁽⁹⁾. Но, вместе с тем, среди обоянских простолюдинов против страха перед умершими была поговорка: «Ня бойси мертвых, а бойси живых»⁽¹⁰⁾. Подобное философское отношение к смерти находило свое отражение в таком жанре устного народного творчества, как загадки: «Мастир делал ни зли сибе; а хто купил, таму ни нада; а каму нада, тот ни зная» (гроб)⁽¹¹⁾.

После обмывания и одевания покойного клали на лавку в передний угол, зажигали лампаду перед иконами и начинали молиться. Для постоянного моления приглашались читальщики и деревенские старушки. Обоянцы для чтения Псалтири по усопшим приглашали преимущественно девиц, а близкие по родству покойнику женщины обязанностью для себя считали по нему голосить — плакать на распев с разными причитаниями и приговорами⁽¹²⁾.

По мнению обоянских жителей, если гроб или могила, приготовленные для новопреставленного, по какой-либо причине оказывались более против мерки, снятой с умершего, то это означало очередного скорого покойника. Мерку, взятую с усопшего, клали вместе с ним в гроб⁽¹³⁾.

Центральный этап похоронной обрядности был самый главный. День погребения особенно выделялся эмоциональностью, с которой родственники выражали свое горе. Он включал в себя серию предохранительных магических действий, основанных на страхе перед умершими. Опасность покойника для живых состояла в том, что он якобы может вернуться в дом и «увести» за собой кого-либо из близких. В Обояни существовал обычай по выносе покойника со двора тотчас же затворять ворота. Согласно народному поверью, оставленные незакрытыми, они предопределяли скорую смерть еще кого-либо их домашних⁽¹⁴⁾.

В Обояни считалось, что если кто лишался впервые кого-либо из детей, то мать умершего ребенка не должна была провожать его на кладбище, дабы «не умирали у ней другие дети»⁽¹⁵⁾.

Городские похоронные процессии по сравнению с сельскими обставлялись более торжественно, а в начале XX в. иногда носили характер светских демонстраций. Последнее обстоятельство, в частности, имело место в 1908 г. в Обояни, когда проходили похороны инспектора городского училища А. П. Куликова — главного деятеля местного революционного кружка. Уездный исправник в рапорте губернатору отмечал успех организации похорон. Достичь его удалось благодаря аресту пытавшегося говорить речи и снимать фотокарточки с трупа одного из соратников умершего, а также отказу в проведении отпевания в главном храме города. Тем не менее, на погребение прибыло более тысячи человек, в том числе преподаватели и учащиеся городского училища и женской прогимназии⁽¹⁶⁾.

Среди духовных лиц похороны в большей степени отвечали официальной, строго религиозной обрядности. В то же время здесь также имел место творческий элемент в организации погребальной процедуры. Так, умерший в 1895 г. в Обояни протоиерей Г. А. Танков еще до кончины завещал, чтобы после отпевания вокруг его гроба были обнесены иконы Спасителя и Смоленской Божьей Матери. К последней «покойный питал живую и горячую веру и к заступничеству которой он всегда прибегал при всех как смертных, так и радостных обстоятельствах своей жизни»⁽¹⁷⁾. Похоронили о. Гавриила по воле покойного и желанию прихожан с разрешения преосвященного Ювеналия в ограде Смоленского храма, где прошло его служение.

Завершались похороны циклом поминовений. Первое поминовение происходило в день погребения на дому, для чего устраивался поминальный стол. В Обояни обед в день похорон именовался горячим. Его участник обязывался положить за упокой души сорок поклонов. Непременную принадлежность такого обеда составляли канун (мед) и кутья. Канун, как отмечал А. С. Машкин, после погребения ставился в церкви на все время сорокоуста⁽¹⁸⁾.

Также у обоянцев был обычай возвращать в день похорон после поминальной трапезы посуду, если ее для этого брали из постороннего дома. Но при невозможности осуществления этого в тот же день ее возвращали лишь по истечении сорока дней⁽¹⁹⁾.

Кроме дня похорон, поминки справляли и в другие дни. В Обояни это были: 40-й день, через полгода, год, два и три года. В прочие дни служились лишь панихиды, на которые приносили блюда с пирогами или бубликами и канун⁽²⁰⁾.

Особой важностью обрядовых действий выделялся 40-й день после смерти. Из серии поминальных сроков он был кульминационным. Согласно народным воззрениям, этот рубеж связан с тем, что в течение 40 дней душа умершего находится на земле. Бог не определяет ее ни в ад и ни в рай, а ангелы носят душу покойного по тем местам, где он грешил. В 40-й день душа посещала дом в последний раз и возносилась на небо, где Всевышним определялась ее участь⁽²¹⁾.

В связи с этим у обоянцев в течение сорока дней, помимо обычного сорокоуста, отправляемого в церкви по новопреставленному, в доме почившего читалась за упокоение души непрерывно день и ночь Псалтирь. Это чтение называлось неугасимою и совершалось по большей части наемными девицами. Причем за каждый кафизмой курили ладан, а во все время чтения неугасимой горели перед образами постоянно лампады и заупокойная свеча (колода). У богатых жителей неугасимая читалась иногда по полугоду⁽²²⁾.

В целом прощание с умершими являло собой сложный комплекс социодуховных проявлений, в котором отразилась как специфика общественных норм поведения, так и своеобразие условий повседневного мира людей. В сознании населения Обоянского края похороны были глубоко символизированной процедурой и значительным духовным событием. Освященные церковным участием и насыщеннные народными представлениями о загробном мире, они составляли особое отношение к умершим, направленное на благополучный переход их в другое бытие.

Это почтительное отношение к покойным и их памяти отразилось, очевидно, и на содержании городского кладбища. Когда в 1885 г. губернские и уездные городские кладбища в ходе ревизии мест, представляющих потенциальную опасность нарушения правил санитарии и гигиены, осматривал губернатор П.П. Косаговский, то об обоянском он оставил такую запись: «Принимая во внимание ограниченность городских средств, следует признать, что улицы города относительно содержатся чисто; городское же кладбище даже очень хорошо, и было бы крайне желательно, если бы в этом отношении обоянские порядки послужили примером для Курска»⁽²³⁾.

Положительную характеристику состояния кладбища и достойного отношения к усопшим мы находим и в начале XX столетия. В 1911 г. в ходе обозрения некоторых церквей Обояни и ее уезда архиепископом Питиримом был осмотрен городской кладбищенский храм. Владыка выразил благодарность за образцовое содержание кладбища. По выходе из церкви Питирим на открытом воздухе среди могил совершил заупокойную литию по всем погребенным. Такое внимание к усопшим и месту их упокоения «вызвало у присутствующих слезы и рыдания, за что при проводах владыки из Обояни выражена была городским головою и многими гражданами сердечная благодарность»⁽²⁴⁾.

На примере обоянских погребальных традиций видно, насколько официальная процедура похорон имела свое преломление через пласт местных традиций. Прочно укоренившиеся поверья и обычаи сопровождали все этапы прощания с умершими. Они насыщали своим смыслом саму по себе глубоко символизированную данную религиозную процедуру. Направленные на предупреждение и ограждение дома от потенциального покойника, они как бы подстраховывали, вопреки христианским взглядам, религиозную веру и надежду на то, что их не постигнет такое несчастье.

В заключение приведем имена жителей Обоянского уезда, которые вошли в картотеку Н. П. Чулкова для «Русского провинциального некрополя»⁽²⁵⁾.

Вонифатий, архимандрит, настоятель Обоянского Знаменского монастыря, † 3 февраля 1889, на 72 г. «В знак незабвенной памяти незабвенному отцу от искренно любящих детей» (Обоянь, Знаменский монастырь).

Иосиф, архимандрит, настоятель Обоянского Знаменского монастыря, † 11 августа, на 63 г. [год смерти не указан. — Ю. О.] (Обоянь, Знаменский монастырь).

Кривошапкин Лев Евграфович, отставной штаб-ротмистр, землевладелец Обоянского уезда, р. 14 ноября 1830, † 20 сентября 1895 г. (с. Старое Сумского уезда).

Паисий, архимандрит, настоятель Обоянского Знаменского монастыря, † 18 октября 1891 г., на 61 г. (Обоянь, Знаменский монастырь).

Переверзев Никанор Иванович, статский советник, † 6 сентября 1824 г. (с. Ивня Обоянского уезда).

Переверзева Аграфена Борисовна, урожд. Сонцова, 178 (с. Ивня Обоянского уезда).

«Незабвенный друг семейств гр. Клейнмихель и Богдановых Луиза Людвиговна Перру», р. 16 августа 1840 г., скончалась 17 октября 1899 г. (с. Ивня Обоянского уезда).

Петров Иван Андреевич, инженер, генерал-майор, † 16 сентября 1904 г. (Обо- янь, Знаменский монастырь).

Пилар-фон-Пильхау Елизавета Петровна, баронесса, урожд. графиня Клейнмихель, р. 11 октября 1833, † 26 июля 1896 г. (с. Ивня Обоянского уезда).

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Ефремов А. П. Поверья и приметы крестьян хутора Танеева, б. Медвенской волости, Обоянского уезда, Курской губернии // Известия Курского губернского о-ва краеведения. 1927. № 4. С. 69.

2. Машкин А. С. Обычаи и обряды простонародья в городе Обояни // Труды Курского губернского статистического комитета. Вып. 1. Курск, 1863. С. 500.

3. Там же.

4. Там же. С. 501.

5. Там же.

6. Там же.

7. Носова Г. А. Традиционные обряды русских: (Крестины, похороны, поминки). 2-е изд., доп. М., 1999. С. 103.

8. Машкин А. С. Сборник пословиц и поговорок, употребляемых в г. Обояни и его уезде // Курский сборник. Вып. 4. Курск, 1903. Ч. 3. C. 31.

9. Там же. С. 68.

10. Там же. С. 30.

11. Там же. С. 47.

12. Машкин А. С. Обычаи и обряды… С. 501.

13. Машкин А. С. Сборник… С. 68.

14. Машкин А. С. Обычаи и обряды… С. 501.

15. Там же.

16. ГАКО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 10129. Л. 247–247 об.

17. Сергеев И. Некролог. Протоиерей Гавриил Алексеевич Танков // КЕВ. 1895. № 9. 25. февр. – 4 марта. Ч. неофиц. С. 209.

18. Машкин А. С. Обычаи и обряды… С. 501.

19. Там же.

20. Там же. С. 502.

21. Носова Г. А. Традиционные обряды… С. 129–130.

22. Машкин А. С. Обычаи и обряды… С. 502.

23. ГАКО. Ф. 294. Оп. 1. Д. 962. Л. 48.

24. Местные известия // КЕВ. 1911. № 2. 8 янв. Ч. неофиц. С. 13.

25. См.: Река времен: Кн. истории и культуры. Кн. 4: Русский провинциальный некрополь. М., 1996. С. 68, 181, 311, 322, 324, 327, 329.

Статья в Сборнике материалов межрегиональной научной конференции. "ОБОЯНЬ И ОБОЯНЦЫ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ" (г. Обоянь, 21 апреля 2012 г.). / Ред.-сост. А. И. Раздорский. Обоянь, 2013.