ВОСПОМИНАНИЯ О ПРОИСШЕСТВИЯХ, БЫВШИХ В КУРСКЕ В 1812 ГОДУ

автор: Н.А. Полевой

… Тогда явилось все величие народа,
Спасающего трон и святость алтарей,
И древний гроб отцов, и колыбель детей…
В.А. Жуковский

Многие думают, что ныне можно уже приступить к сочинению полного творения, где бы представлены были все чудесные дела, совершившиеся с того времени, как началось и пока утихло современное нам, необыкновенное волнение народов; но по мнению моему – писать Историю нашего времени еще не время! Не будем распространяться о причинах; довольно упомянуть об одной: сколько непонятного представляется взору нашему при внимательнейшем рассмотрении событий, с самими нами случившимися! Нам ли, безвестным гражданам мира, понять и узнать все тайные причины и сокровенный ход дел неимоверных? История наша – есть удел потомства! Мы часто только с чувством изумления можем взирать на то, чему сами были свидетелями: мы видели следствия и не знаем причин; но потомство… для него не будет скрытого! Напрасно злодеяние скрывается в пепле ничтожества; напрасно сила оттесняет слабую добродетель в мрак гробницы – оно узнает связь происшествий, по-видимому, чуждых одно другому, познает таинственную дорогу, по которой Провидение вело предков его к таинственной будущности, для нас, может быть, ныне еще не свершившейся, еще закрытой завесой неизвестности. Суд потомков совершает приговор исполинам, державшим в руках своих судьбы народов.

Мы можем, мы должны спросить самих себя: что обязаны мы делать в этом отношении? Не мы ли доставим потомству то, по чему оно будет судить нас? Век просвещения не причастен скрытности, отличающей веки невежества: смело действовали мы на поприще, представленном нам судьбою, и смело отдадим отчет свой. Предадим будущим поколениям все, что мы делали, что чувствовали в то время, когда внимали ужасам, другими народами виденным, и когда видели грозу, собиравшуюся над главами нашими, и во время бедствий, самими нами претерпенных и во время радостного торжества побед наших.

Так почтем необходимым долгом рассказать все, что нам известно! Кто знает, может быть, какая-нибудь малая, ничтожная черта, замеченная простым наблюдателем, будет для наблюдателя-историка ярким пламенем, который осветит ему целый ряд происшествий? С таким намерением мы хотим рассказать нечто о событиях, бывших в Курске во время войны Отечественной. 1812 год – незабвенная, достопамятная эпоха перелома дел, с того времени явно склонившаяся в отраду и счастье народов, сей знаменитый год показал, что курчане в силе духа, в твердом уповании на Бога не уступают другим сынам России. Приятно вспоминать то, чем может славиться родина, и тем более, если с воспоминанием нашим сливается воспоминание о незабвенном Герое Смоленском. Когда опасность еще далека, когда гибель не шумит над главами народа, тогда довольство мира может усыплять дух народа великого; но если при грозном действии, при угрожающем разрушении явится прежнее величие его в прежней силе, тогда опыт доказывает, что богатырь не изменился, не ослабел – он спал, и пробуждение его ужасно для сопротивника.

Курск – один из древнейших городов русских, издревле отличался смелостью сынов своих, подобно другим терпел бедствия и был участником в торжествах, которыми славилось наше отечество. Еще в XII веке безвестный певец побед и несчастий князя Игоря с восторгом говорит о храбрых обитателях Курска. Буй-Тур⁽¹⁾ Всеволод смело отвечает брату своему: «О брат, седлай своих борзых коней – мои стоят у Курска готовые: мои куряне – сведомы к брани, под трубами они повиты, под шеломами взлелеяны, концом копья вскормлены, пути им сведомы, луки их напряжены, сабли изощрены: они скачут как серые волки в поле, ищут себе чести, а Князю славы!...»

1612 год, славный бедствиями Отечества, освобождением Москвы от рукиноплеменных, подвигами Минина и Пожарского, был и для Курска достопамятным: крепко стали курчане против грозного Польского вождя, гетмана Желковского, мужество и вера в Бога спасла их!⁽²⁾ Мелькнули два века, прошли поколения, и рука Промысла снова отяготела над русскими странами.

Описывать ли чувства обитателей Курска в то время, когда Наполеон с многочисленными полчищами своими вторгся в нашу отчизну и повлек их в средину областей наших? Нет! Они были общи для всех русских! … И в Сибири, и в Малороссии долго не верили носившимся слухам о грозе ополчений его; но когда уверились в истине слухов, когда глас Царя показал всю опасность отечества и призвал верных сынов к защите его – страх и изумление овладели сердцами мирных граждан: вера в Бога, пример Царя, зрение ополчений, быстро двинувшихся в пыл битв, слава прежних побед подкрепляли сердца; но что ощутили все русские, когда клик злобы раздался на твердынях Кремля – Москва запылала? Никто из частных людей не мог тогда понимать таинственных путей, которыми Герой Смоленский вел к погибели надменного властелина пол-Европы, только ужас и отчаянное предчувствие бедствий ужаснейших овладели сердцами всех. Но тогда-то проявилось все истинное величие духа русского. Пока неизвестность томила ожидание городов, отдаленных от столицы, жители страшились и трепетали; когда же увидели меру бедствий отечества, русские исполнились надеждою: отечество будет спасено! Это чувство испытали и жители Курска. Но горестно было ожидание их; с самого известия о битве Бородинской скоро послышались темные слухи о взятии и сожжении Москвы, движении войск наших к югу России, - и Курск сделался театром опасностей и страха. Предвидели, что Наполеон обратится из обращенной в пустыню Москвы в Малороссийские губернии; даже некоторые (где нет зловещих сплетателей новостей?) рассказывали о намерении его достигнуть на зимние квартиры в Курск. Торговые сношения прекратились, почты не стало, никто не знал совершенно, что происходит в Москве и где армия наша; только появлялись некоторые нерадостные известия от проезжих, и звон почтового колокольчика приводил в трепет каждого. Между тем, находясь в числе губерний, близких к театру войны, Курская несла большие тягости: кроме рекрутских наборов, обременили ее поставка лошадей, запас сухарей и проч., и счастлива она была, что Божье провидение послало ей тогда начальника, неусыпно бдевшего над нею. У нас в Курске каждый гражданин с почтением произносит имя Аркадия Ивановича Нелидова, бывшего в то время Курским гражданским губернатором. Сей истинно русский боярин, как ангел-хранитель курчан, употреблял все способности облегчению бедствий, но мог ли он отвратить их? Отечество требовало, и сыны исторгались из объятий родительских, и все состояния единодушно участвовали в пожертвованиях на пользу отчизны. Кто тогда жалел чего-нибудь? Кто не приносил всего на жертву?

Подтвердилось известие о московских опустошениях и о том, что Наполеон обратился на Калугу; рассказывали даже о взятии Калуги. Ужас множился, некоторые хотели оставлять свои жилища, и все находили одно утешение в уповании на Бога. Храм, где находится чудотворная икона Знамения Богоматери, был всегда отворен и наполнен молящимися: слезы и вздохи смешивались с мольбами священнослужителей.

Между тем сомнительное положение дел требовало мер решительных. В доме градского общества собрались унылые граждане Курска: там советовались они, что предпринять. Постановление, сделанное ими, дышит пламенной любовью к отечеству. «Если нужно, - говорили они, - мы готовы жертвовать всем, готовы идти и пасть на поле чести, спасая веру свою и семейства». Но, прежде всего, надобно было узнать совершенно, в каком положении дела наши? Решено отправить депутата прямо к полководцу сил русских и спросить у него: чего должны ожидать жители Курска? Справедлива ли опасность, городу угрожающая. Спросить, угодна ли Провидению жертва, которую хотят принести жители Курска, готовые поголовно стать на брань с врагами грозными? Но кто решится принять на себя трудное предприятие, пробраться в стан русский посреди бедствий и беспорядков войны?

Глаза всех обратились на согражданина Никиту Ивановича Сибилева, старца, украшенного сединами, который в юных летах своих знал лично вождя сил русских, знаменитого Князя Смоленского. Сибилев охотно принял на себя смелое предприятие и сопровожденный благословениями сограждан отправился в путь с одним курским гражданином С. Дружининым. Они поехали по Московской дороге. Повсюду беспорядки и смятения: толпы народа, убегающие из жилищ своих, воины, спешившие на брань, жители, в страхе ожидающие безвестной участи – вот что встречало их везде! В Туле остановили их, предвещали верную погибель там, где исчез совершенно общественный порядок; но Сибилев, с подорожною казенного Комиссионера, отправленного по самонужнейшей надобности, не поколебался! В Серпухове не нашли уже они возможности ехать далее: почты не было. Между тем, находясь в 90 верстах от Москвы, почти освещаемые заревом московским, они ничего еще не могли узнать ни о положении армии, ни о пребывании главной квартиры, беспрестанно переносимой с одного места на другое. Наконец Сибилев явился к какому-то значительному чиновнику, ехавшему из главной квартиры, и получил от него подробное наставление. Люди, с которыми познакомился он в Серпухове, простились с ним, как на смерть обреченным; но старик, вооруженный саблей, парой пистолетов, перекрестившись, и по обыкновению своему, громко произнесши слова Св. Писания: «Аще Бог по нас, то кто на ны?», отправился в решительный путь. Он пробирался в Вороново. Ночь застала их в лесу на грязной дороге. Шел дождь, проводник, которого они почти насильно взяли, бежал, и положение их было весьма сомнительно. В это время Сибилев слышал вдалеке признаки селения; он оставляет своего товарища и повозку в лесу и один идет отыскивать следы людей. Вскоре видит большой огонь: это были казаки.

– Кто идет? – закричали ему громко.

– Казак.

– Которого полку?

– Грекова.

– Что ж ты один?

– Одного мать родила, – сказал смелый старик, которого по бороде и вооружению казаки в самом деле почли за своего земляка. Он отвел в сторону начальника их, показал подорожную, растолковал о себе и попросил не выводить других из заблуждения. Тотчас отправили за Дружининым вооруженных казаков, и наши странники провели ночь при бивачном огне.

Назавтра отправились они в Вороново. В трех или четырех верстах от ночлега показался им вдалеке стан французский, и вскоре Сибилев приехал в нашу главную квартиру. Он разговорился с военными людьми: его поступки, отважность, веселость, всем понравились. Генерал С. представил его прямо к Князю Смоленскому.

Князь был окружен многочисленным генералитетом, с ласковостью обратился к неизвестным пришельцам.

– Что тебе надобно, друг мой? – спросил он Сибилева. – Кто ты, батюшка?

– Ваша Светлость, – ответствовал старик, – в моем лице курские граждане кланяются вам и желают всякого благополучия; они не знают, чего ожидать им должно, и если наш город не безопасен, то когда угодно все мы готовы идти на супостата. Угодно ли это Вашей Светлости? Скажите, что нам делать или обрадуйте нас радостной весточкой.

Приметное чувство оживило лицо героя.

– Благодарю вас за усердие ваше; благодарю, молитесь Богу. Город ваш безопасен, войска у нас много, и нам бояться нечего. Не оставляйте жилищ своих; враг был силен, но велик Бог. Возвратись назад и обрадуй своих сограждан, что скоро мы совершим решительное поражение неприятеля.

Сибилев, растроганный до глубины сердца, в радости воскликнул:

– Надежда на тебя, батюшка, Ваша Светлость, не обманул один!

Тут некто перервал разговор:

– Неужели у вас некого было послать, кроме тебя, есть ли у тебя надлежащие бумаги?

Замолчите, сударь, громко произнес Кутузов, - Вы не понимаете цены усердию и простодушию. Он вещал и ласково продолжал разговор с Сибилевым, требовавшим письма к своим курчанам.

– Только тогда, как увидят они подписанное Вашей Светлостью, – говорил он, – поверят они таким делам, которые вблизи видишь и не веришь.

– Охотно, охотно, отвечал Князь и тотчас приказал исполнить требование, сам пересказавши, в чем должно состоять письмо в Курск.

– А знаете ли, батюшка, Ваша Светлость, что мы старые знакомые?

– Как это?

– Я был маркитантом, когда Ваша Светлость находились в Крымском полуострове, в Московском легионе. Помните ли сражение в горах (он напомнил Делассия и назвал его по имени), Вы были тут ранены, татары отбили фуру с гренадерскими шапками.

– Так это все я помню, ты старый служивый, мы оба старые служивые, – прибавил Князь.

– Могу ли равнять себя с Вами, батюшка, – и Сибилев рассказал приступ к Измаилу, даже взятие Хотина, где он также был. С улыбкой потрепал его по плечу Князь Смоленский.

Несколько раз встречался потом Сибилев с вождем русским, пока жил в главной квартире. 19 числа была она в Богородицке, 20 числа переведена в Тарутино. Тут курчанину со всей ласковостью показали положение нашей и неприятельской армии, сказали о намерении дать битву и где хотят дать ее. Он видел безопасность нашей армии, крепкую тарутинскую позицию, на крутых берегах Нары поставленную, невыгоды и потери неприятеля; получил множество военных известий при армии каждодневно издаваемых, видел седых воинов, в числе 20000 пришедших с берегов Дона и обрадовавших Героя Смоленского; видел ополчения, обезопасившие рязанскую и тульскую дороги; слышал о войне партизан. Состояния и звания сливались в стан русских: всех сливала одна любовь к отечеству. Наконец, обласканный Полководцем, восхищенный его милостями, Сибилев последовал на родину, где с усиливавшимся каждый день терпением ждали его сограждане. Он получил открытое повеление Платова, который весело шутил с ним в новой хижине, где была тогда квартира сего славного Донского Атамана.

Ночью приехал Сибилев в Курск и восхитил всех. Вот письмо, привезенное им на имя городского Главы В.А. Гладкова и на другой день прочитанное в полном собрании общества⁽³⁾.

Как изобразить радость добрых жителей Курска? Забыты горести, слезы и потери, они веселились как братья! «Отечество не в опасности, мы спасены, хвала нашему полководцу!» - говорили они. Ночью еще доставили к Губернатору письмо, полученное от Князя Кутузова. Сибилев сделался желанным гостем многих. И вскоре счастливая мысль представилась курчанам, храм, в котором молили они Помощника в скорбях, осчастливленный присутствием чудотворного образа Богоматери, издревле помогавшей тем, которые с верой прибегали к помощи ее благочестие царей и вождей русских, всегда носивших перед ополчениями своими изображения Св. Помощников России – все это внушило им благочестивое желание препроводить к Князю Смоленскому список с чудотворной иконы и усердно благодарить его от лица всего города. Только что произнесено было это желание в собрании граждан, как всеми единодушно принято. «Надежда на поражение врага утешает нас, – говорили граждане, но еще неизвестно, какие будут следствия великой решимости полководца русского: в пламени Москвы сделать могилу врагов наших, пусть же упование наше на Бога еще более укрепит его». Вскоре назначено Сибилеву опять ехать: ему вручили образ Знамения Божьей Матери, богато украшенной, с письмом от имени Курского городского общества, исполненного чувством веры в Бога и надеждой на дело правых, отправили в прежний путь. Сыны отечества! Вам памятен день, в который курчанин, носящий знак истинной веры в Бога, явился в стане ратном! Ужасен и славен был день сей! Наполеон, оставивший пепелища московские, в грозных силах двинулся по калужской дороге к Боровску; он хотел прорваться в изобильные, еще не разоренные края России, или, по крайней мере, отступить по дороге, еще не опустошенной. И в то время, когда рука его касалась святыни храмов московских, когда стены Кремля взлетали на воздух и огонь осветил со роды родовгибель врага и нашу славу, в то самое время, с 11 на 12 число, ночью, полчища его ужасно надвинули на силы русские. 10 числа октября с утра загорелся бой смертельный: город Малоярославец вспыхнул. В это самое время Сибилев явился в главной квартире. Князя Кутузова не было, он находился в пылу битвы. Сомнение казалось на всех лицах, то приносили известия о взятии Малоярославца врагами, то о новом занятии нашими войсками, известно, что город, или лучше место, где был он, восемь раз переходил из рук в руки! Уже вечером возвратился Князь Кутузов. Еще битва не умолкла, зарево осветило стан русский, громы гремели.

Сибилев представлен был Князю, и ныне, по прошествии десяти лет, почтенный старец не может вспоминать без слез тогдашнее свидание. Лицо полководца было спокойно, но мрачно, невесело. Что чувствовало сердце его? Держа обеими руками святой образ, низко поклонился ему курчанин.

– Бог да благословит Вашу Светлость!

– Это мой старый знакомый?

– Я, Батюшка, курские граждане, твердо уповая на заступничество Божьей Матери, препровождают к вам образ ее: он будет вам знамением победы! Герой Смоленский низко преклонился перед святым образом, приложился, и слезы градом полились по лицу его. Сибилев зарыдал…

– О чем плачешь, Сибилев? – спросил его Князь Смоленский.

– Когда вы, батюшка, плачете, – могу ли я удержаться?

– Молись Богу, друг мой, Он благословит нас. Сегодня решительный день. Петр Петрович! – прибавил он, обратившись к сотруднику своему, генералу Коновницыну, – примите образ, препроводите его к гвардейским полкам, немедленно прикажите поставить подле Смоленской Богоматери и начать всенощную. С благоговением исполнил повеление его Герой – Славян любовь⁽⁴⁾

Князь вскоре опять уехал. Битва завершилась уже поздно ночью. Еще неизвестны были следствия ее. Неприятель продолжал сражаться, стараясь прикрывать явное свое бегство. Вечером Сибилева позвали к Главнокомандующему. Среди ужасов войны, среди дел, на которые обращалось внимание половины Вселенной, Герой Смоленский помнил о радостной минуте, которую мог доставить простому гражданину. Он потрепал Сибилева по плечу. «Велико заступничество Защитницы, на которую полагались курские жители, - сказал Герой, - знаешь ли радостную весть? Неприятель бежит. Мы преследуем его. Радуйся: Москва очищена и отечество спасено!» Можно ли описать радость, всех тогда наполнявшую? Все читали известие, полученное от генерала Иловайского⁽⁵⁾. В восторге старик повергся перед избавителем отечества.

Тогда же в печатных известиях военных Герой Смоленский приказал поместить следующее свидетельство веры своей в Бога и усердие курчан. «В самый тот день, когда неприятель вынужден был отступить от Малого Ярославца, доставлено в армию изображение чудотворной иконы Курской Божьей Матери, чудесно некогда избавившей отечество наше от врагов. Граждане города Курска, успокоенные письмом Главнокомандующего Г. Генерал-Фельдмаршала, послали к нему сей образ, сопровождая его мольбами к Господу сил, да сохранить Монарха и благословить оружие наше, справедливо в защиту отечества исторгнутое. Народу, имеющему упование на Бога, преданному вере отцев своих, завистливый враг может нанести раны, но никогда не победить его».

Еще четыре дня Сибилев пробыл в стане русском, потчивал героев плодами курских садов, присланными от радостных граждан курских⁽⁶⁾; был свидетелем гибели врагов и постыдного их бегства. Наконец 16 Октября в Гончаровском заводе простился с мстителями русскими, которые все устремились за врагом: главная квартира на другой день переведена за 12 верст в село Адамово и потом в село Кремлянское. Вот письмо, привезенное Сибилевым в Курск и принятое с восторгом гражданами.

Еще этим не кончилась радость курчан. Вскоре нарочно посланный привез серебряную медаль на Владимирской ленте, с надписью: «За усердие», которую при поздравлении от лица Главнокомандующего почтенный Губернатор вручил Сибилеву уже не просто письмом, но отношением к целому городу. Главнокомандующий говорил так:

Восторга нашего описали к герою курчане в ответе на отношение его и восторга всех живущей, с нетерпением читающих уведомление ваше, Светлейший Князь! – им не в состоянии объяснить! Мы восклицаем только: дивен Бог во Святых своих! Да уразумеют народы, что свыше было предопределено Вам, быть спасителем России… Мы не в состоянии воздать за все подвиги и благодеяния Ваши – есть Бог, есть Царь – они воздадут тебе, спаситель отечества!

В то незабвенное время славы русской язык лести сделался неизвестным, и слова курчан еще слабо выражали полноту радости и восхищения их.

Сибилев еще раз отправился с хлебом-солью от города Курска, когда граждане пожелали уже не узнать о безопасности своей, но поздравить победителя в то время, когда везде цепи народов сокрушались мечом русским, когда Цари чуждые подавали руку Царю Северному, во спасение подвластных их. Сибилев видел Князя Смоленского за границею России в Калише и видел в последний раз! С радостною надеждой поехал он на родину, осчастливленный благосклонным приемом великого вождя сил русских, одинаково чувствовавшего и среди бедствий отечества и в славе его. Но в непродолжительном времени горестная весть поразила всех: не стало Князя Смоленского!

«Угас светильник нашей радости! Закатилось ясное солнышко земли русской!» - воскликнул старец Сибилев, горькие слезы потекли из глаз его.

Но громы победителей разили врага: скоро Рейн отразил в волнах своих невиданный дотоле стан славянский, над Парижем возлетел орел России, и клик радости повторился в странах нашего отечества. Чем более был ужас бедствий, тем живее жители Курска чувствовали торжество побед наших!

Протекло десять лет, пролетят столетия, но дела, но чувства русских не истребятся; и если солнце должно погаснуть в небесах, то слава русская, может быть, переживет и тебя, лучезарное светило!

ПРИМЕЧАНИЯ:

6. Он хотел поднести часть их героям Платову и Милорадовичу, но мог ли успеть за быстрыми победителями? Граф Мих. Анд. Милорадович был тогда почти близ Вязьмы, а Граф Мат. Ив. Платов еще далее.